двух лучших токарей и поставим их инструкторами, пусть
учат молодых рабочих. Согласились. Пошли к Добрьи-
вечеру, так он знаете что ответил? — «У вас, милые,
преподавательский зуд, поступайте в педагогический
институт».
297
— И вы полагаете, Елизавета Петровна, что Добры-
вечер безнадежен? — тихо спросил Бакшанов.
— Нет! — вскинула голову Лиза. — Его испортил, не
удивляйтесь, стиль работы Семена Павловича. Стиль
выдающейся личности. Ведь наш директор все стремится
сделать сам и, надо отдать справедливость, пока всюду
поспевает. И Добрывечер, влюбленный в Семена
Павловича, подражает ему. По-моему, это очень плохой стиль,
Николай Петрович. Сегодня сорвался Добрывечер, а
завтра ие спасут и директора его «выдающиеся
способности».
Бакшанов покраснел от неловкости и изумления.
«Как плохо еще мы знаем людей!—думал он. — В
своем докладе я говорил, что не слышно технолога во
втором механическом, а сегодня приходится убеждаться
'б обратном».
— Мне кажется, вы больше других способны
воздействовать на начальника цеха, — проговорил Бакшанов,
улыбнувшись.
— Нет, Николай Петрович. Не слушает он меня..,
— Где он, кстати?
Лиза махнула рукой в- сторону конторки.
— У себя...
Потом взяла Бакшанова за руку и, глядя на него с
выстраданной надеждой, горячо зашептала:
— Поговорите с ним, Николай Петрович. Он вас
очень уважает...
У Добрывечера сидел Рубцов. Оба приветливо
поздоровались с Бакшановым. Он зорко пригляделся к
молодым инженерам — лица у них были возбужденные, на
столе лежали какие-то бегло вычерченные карандашом
схемы.
— Я, кажется, прервал вашу беседу. Если не
ошибаюсь, вы снова занялись изобретательством. Нечто вроде
«Доруба», а?
Добрывечер засмеялся:
— Борис пришел ко мне с повинной. «Зря, говорит, я
св-алил на тебя в.ину на диспетчерке. Чем подводить друг
дружку,—давай работать в контакте! Он теперь
заместителем у Быстрова.
— Чудесно! — поддержал Николай Петрович. —
Собственно это же самое привело и меня в вашу обитель.
Лицо Добрывечера стало настороженным.
298
Бакшанов вначале хотел выждать, когда уйдет
Рубцов, а потом решил, что пожалуй будет лучше вести
разговор при Рубцове — у него тоже дела не блестящи.
— Меня интересует, Иван Григорьевич, сколько
зарабатывают у вас рабочие.
Добрывечер изумленно вскинул брови, взялся за
телефон:
— Сейчас позвоню бухгалтеру, нехай даст справку.
— Не надо, — остановил его
Бакшанов,—любопытно, — зиает ли о заработках рабочих начальник цеха, а
не бухгалтер.
— Гм... примерно...
— Не примерно, а точно! Не удивляйтесь, Иван
Григорьевич, что главный конструктор занимается не своим
делом. Я пришел к вам как член партийного комитета.
— Точно не знаю, — сказал Добрывечер.
— Плохо. Заработок рабочих открыл бы вам глаза
на многие неполадки. Поинтересуйтесь, почему у вас
мало зарабатывают молодые рабочие. Вероятно
потому, что они плохо знают технику? Так? Стало быть, их
надо учить.
— Школу открывать мне недосуг, Николай Петрович.
Надо программу выполнять, — возразил Добрывечер.
— А вы ее всегда выполняете?
— Иногда срываемся., — вздохнул Добрывечер.
— Вот потому и срываетесь, что не учите рабочих, не
воспитываете их.
Добрывечер зевнул, осторожно прикрыв рот широкой
ладонью.
— Я вижу, разговор становится скучным, — жестко
сказал Бакшанов. Добрывечер невольно подтянулся.
— Соберите мастеров участков и коммунистов цеха и
скажите, чтобы мастера явились со списками * рабочих,
где была бы проставлена заработная плата каждого
человека.
— Хорошо, — нахмурившись, проговорил Добрывечер
и медленно вышел из конторки.
Рубцов сидел молча, опустив голову. Потом, чувствуя
на себе взгляд Бакшанов-а, выпрямился и взволнованно
заговорил:
— Вы бранили нас...
— Я о вас ничего не говорил, — лукаво усмехнулся
Бакшанов.
299
— Я принял это и на свой счет. Такое же положение
и у нас в цехе. Вы говорили, Николай Петрович, что не
занимаемся мы воспитанием рабочих! Правильно! Но
ведь и нас, начальников цехов, тоже надо воспитывать.
А наше воспитание ограничивается лишь «разносами» на
«диспетчерках». • -„,
— Согласен, — ответил Бакшайов,
В кантору цеха, смущенно ' докашливая,
мастера.
***
Иногда случается в жизни такое, что В йё Поймешь,
с чего у тебя вдруг закипела душа, и ноша уже не
тяжела, и дали зовут, машут алыми цветами зари.
Тоня едва дождалась рассвета и, торопливо выпив
стакан чаю, пошла на завод. Она хотела обойти цех,
когда там никого не будет: так легче сосредоточиться^ на
главном. Она была уверена, что теперь посмотрит на все
иными глазами, будто сразу прибавилось в них
зоркости.
В трамвае она встретилась с Петром Ипатьевичем.
— Куда вы так рано? — искренно удивилась Тоня.
— Туда же, куда и ты, товарищ Луговая, — ответил
старик. — Задал нам Чардынцев баню! Отступили от
партийной линии. А? Повернулся же язык у человека,
светлый месяц!
— Что ж, он прав, — отозвалась Тоня.
— Бранить — нет ничего проще, это умела и моя
теща. А попробовал бы он сам...
Тоня хотела возразить, но поняла, что старик ворчит
только оттого, что безжалостно уязвили его гордость.
— Работали, на собрания аккуратно ходили, за год,
пожалуй, дюжины две резолюций приняли, а главного-то
и не видали. Главную резолюцию Алексей Степаныч нам
ВЫЛОЖИЛ. ;