Человек идет в гору

еще учимся работать по графику, а скоро объявим график

непреложным законом.

— Правильно-. Над этим партийной организации надо

работать теперь денно и нощно. График!

У крайнего голубого, как весеннее небо, комбайна стоял

на стремянке Ибрагимов,, выводя аккуратными красными

буквами прямо на капоте бункера: «Товарищи! Повысим

напряжение в труде. Дадим в ноябре первую серию!»

— Вот каким лозунгом надо заменить на щите ту,

поздравительную, телеграмму министра, — сказал

Булатов Гусеву и, повернувшись к Ибрагимову, спросил:

— А зачем вы, молодой человек, пишете прямо на

комбайне?

Ибрагимов не без испуга взглянул на секретаря

обкома, потом в его черных глубоких глазах сверкнула

лукавая уверенность.

— Нагляднее. А потом, пусть колхозники знают, что

нелегко нам дались эти самоходы. Напористее работать

будут!

361

— Верно, — улыбнулся Булатов. — Ну, а у вас все

работают напористо?

— Какое там! — тряхнул кистью Ибрагимов.—

Отдел снабжения взять; Первую половину месяца

у них сырой воды не допросишься. Зачем ни придешь —

нету, ожидаем поступления. Либо пачку телеграмм

покажут: вот, дескать, все меры нами приняты, — не шлют.

Но ведь телеграммы на комбайн не поставишь. А в

последних числах, когда «дожимается» программа, Мило-

взоров и его братия достанут вам все, что хотите. Вот до

чего противный народ эти миловзоровцы, глаза бы на них

не смотрели!

Булатов долго беседовал с Ибрагимовым.

***

Прения были жаркие.

Чардынцев видел, как рдело острое лицо секретаря:

коммунисты резко критиковали партийный комитет и

больше всего — Гусева.

В президиуме сидел Булатов, внимательно слушая

каждого оратора. Он весь день провел на заводе —

беседовал с рабочими, инженерами и даже, к удивлению

многих, добрый час провел в бухгалтерии.

В выступлениях делегатов партийной конференции

часто упоминалась фамилия Чардынцева. Люди

приводили его в пример, хвалили за страстность, напористость,

умение «зажечь в человеке огонек».

Чардынцев встретился взглядом с Мишиным.

Улыбчивые глаза директора, казалось, говорили: «Поздравляю,

Алексей! Оценили тебя коммунисты. А нас с Гусевым

ругают. И поделом!»

На трибуне стоял Бакшанов. Волнистая прядь чуба

закрывала половину лба. Широко расставленные карие

глаза смотрели с непримиримой упрямостью. «Горяч», —

молчаливо заметил себе Чардынцев.

— Доклад товарища Гусев-а был неторопливый,

спокойный, уравновешенный... Такой... что и не хочешь спать,

а уснешь. А нам ли до спокойствия, нам ли до

безмятежного сна сейчас, товарищи?

Мы дали первый комбайн, а теперь на повеете дня —

серия! Серия! — повторил он, выбросив вверх увесистый

кулак. — А все ли знают, что это значит? Это значит —

362

долой штурмовщину, долой кустарщину из всех отделов

и цехов! — Бакшапов круге повернул голову к

президиуму. — У меня вопрос к хозяйственному и партийному

руководству завода: сколько вы еще собираетесь терпеть на

посту главного технолога Сладковского?

— Говорят, вы хотите его выжить? — бросил реплику

Гусев, будто загораживаясь ею от негодующего вопроса

Николая Петровича. Бакшанов глядел на Гусева с

нарастающим негодованием.

— Да! И не только я, а и весь отдел.

— Весь завод! — крикнул кто-то из делегатов.

— Но он пользуется,—продолжал Бакшанов,— бог

знает за какие заслуги вашей охранной грамотой. Вы

ослеплены его дутым авторитетом. А он губит дело!

— Вы хотите поставить своего любимца Рубцова

главным технологом! — выведенный из себя, с запальчивостью

бросил Гусев и поглядел на делегатов, ожидая

спасительного смеха, но никто не смеялся.

Николай Петрович помолчал. Густой темный чуб

подчеркивал внезапную бледность его лица.

— Это не ново, — сказал он тихо. — Это нашептал

вам Сладковский.

Бакшанов вдруг повысил голос, в котором слышались

гнев, обида и твердая, непоколебимая уверенность в своей

'правоте. —А я скажу громко и здесь, в присутствии всех,

не боясь, что меня обвинят в нескромности. —Да! Я хочу,

чтобы Рубцов стал главным технологом! Потому, что не

могу видеть, как болтается в ногах Сладковский, мешая

двигаться. Потому, что Рубцов — талантливый инженер!

Делегаты конференции гулко захлопали в ладоши,

потом зашумели разными голосами, и председатель не

решился взяться за звонок.

— Правильно, Бакшанов!

— Какую деталь ни возьми, — оснастки нет!

— Заявки целый месяц лежат на столе у

Сладковского, дожидаясь резолюции!

Булатов пригнулей к Мишину:

— Глас народа — глас божий.

На красных, словно бы раскаленных, щеках Мишина

бугрились желваки.

— Долго возились мы с главным технологом.

Поправку делегатов принимаю, Камиль Хасанович, — сказал он

твердо.

363

Улыбка Булатова стала шире и светлее:

— Ну-ну, — мотай на ус.

Коммунисты говорили о запущенности

партийно-массовой работы, о частых авралах вместо работы по

графику, о слабом внедрении опыта передовых стахановцев.

«С Рубцовым Мишин ошибся, — думал Чардынцев, — и

я не разглядел его как следует. Надо бы посоветоваться с

инженерами. Бакшанов, вон, за него горой стоит».

Алексей Степанович сидел в самой середине зала,

в двадцатом ряду: так удобно воспринимать не

только слова выступающих, но и реакцию партийной

массы.

— Смелость Бакшанова казалась руководителям

простоватостью, а вкрадчивая осторожность Сладковско-