Человек идет в гору

Обеспокоенный резким неравенством сил, Чардынцев доложил командарму об изменившейся обстановке.

— Знаю, — тихо ответил командующий. — Надо задержать гитлеровскую группировку как можно

дольше и... любой ценой. Вы меня понимаете?

— Понимаю! — ответил Чардынцев.

— Отходить нельзя, даже если обозначится окружение.

— Слушаюсь! — коротко выдохнул Чардынцев. — Он передал начальнику штаба и начподиву содержание разговора с командармом.

— Не везет! — вздохнул Вихров. — Только стали бить фашистов., только дивизия отрешилась от гипноза отступления, и снова сам полезай в петлю.

Чардынцев сумрачно усмехнулся. Он разделял настроение начальника штаба. Коротким усилием воли подавив в себе это горькое чувство, он сказал начподиву:

— Надо ознакомить каждого бойца с обстановкой и перспективами. Не лукавить. Боец должен знать правду.

Чардынцев вьнехал на левый фланг дивизии.

Небо обложили серые неподвижные тучи. Было сумрачно, зябко. Потом подул ветер. Среди плотных, тяжелых туч появилась узкая щель, и из нее, будто расплавленный металл, пролилось на землю солнечное сияние...

Проезжая мимо госпиталя, Чардынцев вдруг осадил -коня и повернул в березняк.

Подполковник Козлов подскочил с рапортом. В отличие от других военных врачей, у него была безупречная выправка.

Они прошли в палатку. Через полчаса к начальнику госпиталя вызвали Анну.

Чардынцев выглядел очень усталым.

— Мы посоветовались с товарищем Козловым... — сказал он, с трудом подбирая слова. — Решили

командировать вас в Ленинград... за медикаментами.

Кровь отхлынула от лица Анны.

«Увижу Глебушку...»

— Но ведь у нас всего два хирурга, — сказала Анна, стараясь казаться спокойной.

— Придется одному отдуваться... — Чардынцев посмотрел на нее коротким внимательным взглядом, — пока вы не вернетесь.

Анна неожиданно взглянула на Козлова. Старик быстро отвел взгляд. Это насторожило ее,

— А почему меня? Разве за медикаментами обязательно врача посьмать?

— Я слышал, у вас в Ленинграде остался сын, — сказал Чардынцев.

— Да. И муж остался. И свекровь. Но почему сам командир дивизии сообщает мне об этом? С каких пор командир дивизии стал лично заниматься заготовкой медикаментов? Не лучше ли говорить прямо, без скидок на мое семейное положение.

Она глубоко дышала. Крутые брови гневно изгибались.

— Так, — мрачно сказал Чардынцев. — Вы правы.

Прямой путь короче. — Он смотрел теперь ей прямо в глаза, не отрываясь. — Дивизия ведет неравную борьбу, задерживая продвижение гитлеровской группировки.

Отходить нам нельзя. Понимаете, чем это может кончиться?

— Предположим, понимаю. Но какое это имеет ко мне отношение? — закипая злостью, спросила Анна.

— Мы будем драться в окружении. Будем вырываться из окружения. Анна Сергеевна, из врачей — вы единственная женщина, у вас семья... — он опустил глаза, сказал тихо и твердо: — Завтра будет самолет.

— Не полечу! — почти крикнула Анна. В глазах ее стояли слезы. — По-вашему, пока было легко — работала женщина, а как тяжело стало, опасно, — чемодан в руки и домой... цветочки поливать! И вы, вероятно, считаете, что проявили чуткость, заботу обо мне. Вы оскорбили меня! Оскорбили!.. — она резко повернулась и вышла из палатки.

Лицо Чардынцева чуть посветлело, как светлеет ненастный день, когда ветер вдруг разгонит тучи и за тонким слоем облачности где-то угадывается солнце...

Чардынцев маневрировал артиллерией, дополнял ее усиленными группами бронебойщиков, но танковая лавина катила дальше. Пушки вступали с ней в открытый бой, заваливали дороги подбитыми танками, потом отскакивали и, поколесив лесами и оврагами, снова появлялись на тех же дорогах.

Стрелковые батальоны в засадах обрушивались на пехоту гитлеровцев, внезапностью и решительностью добиваясь перевеса над полками.

Но силы дивизии таяли. Она уже дралась, по сути дела, в мешке. И только две шоссейных дороги в тыл

оставались свободными.

Чардынцев сидел над помятой, испещренной красными и синими кружками и стрелками картой, когда явился связной от командира батальона, удерживавшего последнюю развилку дорог.

— Товарищ майор! Из батальона в строю осталось сто сорок пять человек. Какие будут приказания?

— А комбат какое принял решение? — спросил Чардынцев.

Связной помолчал и твердо произнес:

— Держаться, товарищ майор!

— Правильно. Держаться!

У Чардынцева защемило в горле. Обстановка на участке этого комбата была, по существу, уменьшенной копией положения всей дивизии.

Вошел Вихорев.

— Товарищ майор! Пока последние дороги свободны, надо отходить. Завтра будет поздно!

— Отходить? — переспросил Чардьшцев, прищурив свои усталые серые глаза.

— Дивизия стоит перед катастрофой! — сухо ответил Вихров.

Чардьшцев молчал. Как бы в подтверждение слов Вихрова, со стороны мглистого урочища -глухо зарокотали пушки.

— Слышите? Они уже за спиной! — волнуясь,проговорил начальник штаба. За себя он не боялся.

Чардынцев знал, что Вихров — храбрый офицер. Он боялся гибели дивизии.

— Алексей Степанович, я предлагаю начать отход сегодня. На Редькино, — добавил он, помолчав.

— На Редькино? —поднял брови Чардьшцев.

— Так точно!