Человек идет в гору

Санитарки с таким восхищением рассказывали о ней раненым да наезжающим по делам бойцам, что иные специально приходили смотреть на «смелую докторшу».

* * *

Майор Чардынцев сам вывез с поля боя на своем броневичке майора Сухова, тяжело раненного в бедро.

Полк Сухова трое суток сдерживал яростные атаки гитлеровцев. Сухова видали везде: и в батальонах, и у артиллеристов, и у бронебойщиков. В бою он почему-то всегда бывал с непокрытой головой.

Чардынцев остановил броневик у белых палаток госпиталя. Подбежали две санитарки с носилками. Чардынцев грубовато отстранил их, бережно поднял Сухова к уложил на носилки.

— В предоперационную, товарищ майор! — сказала девушка в белом халате, показывая, куда нести.

Чардынцев вместе с одной из санитарок принес Сухова в большую палатку.

Вошла невысокая женщина, вся в белом. Лицо ее, как чадрой, было до самых глаз закрыто марлей. Синие большие глаза смотрели строго и холодно.

— Я думаю, что вы мне разрешите? — сдержанно спросил Чардынцев.

— В операционной присутствуют только те, кто участвует в операции, — громко сказала она, стрельнув глазами в молодую девушку, которая привела Чардынцева. — Товарищ майор, я прошу вас выйти.

Чардынцев смерил ее пристальным, гневным взглядом и, круто повернувшись, вышел из палатки.

— Что вы наделали, Анна Сергеевна? — испуганно проговорила девушка. — Да ведь это же… — от волнения у ней перехватило дыхание, — наш командир дивизии!

— Все равно! — сказала Анна, в душе сама недовольная своим поступком.

Другу Чардынцева, может быть, предстояло умереть под операционным ножом, командир дивизии вынес раненого с поля боя, чтобы быть рядом в эту тяжелую минуту, а она с профессиональной холодностью указала на дверь.

— Все равно! — еще тверже повторила Анна и приступила к операции.

— Столбнячную сыворотку… Кофеин… — говорила она отрывисто.

У Сухова были раздроблены коленный сустав, бедро и голень. Температура поднялась до сорока градусов.

«Ампутация», — пронеслось в мозгу Анны. Сколько раз это страшное слово вызывало в ней острую внутреннюю борьбу! Она делала много сложных операций, уверенно и спокойно работая скальпелем, но когда приходилось браться за узкую, кривую хирургическую пилу, чтобы пилить кость руки или ноги, — что-то тяжелое переворачивалось у нее в груди, оставляя глухую, долго не унимавшуюся боль. Внешнее спокойствие стоило ей больших душевных усилий.

— Приготовьте к ампутации, — сказала Анна сестре, не отрывая взгляда от ноги Сухова. Состояние раненого требовало немедленной ампутации. Совесть Анны могла быть спокойной. Краем глаза она заметила, как побледнело сестра.

Анна с застывшим лицом стояла у стола, судорожно сжимая кулаки.

Трудно было представить Сухова без ноги. Есть люди, похожие на птиц, — порывистые, живые, которых запоминаешь только в движении, точно в полете. Сухов на костылях — это птица, у которой отрезаны крылья.

Анна не нашла в себе силы взять пилу. «А если ты опоздаешь, и он умрет от заражения крови?» — пугала тревожная мысль.

«Если» — едва уловимая усмешка тронула губы. Анна вспомнила слова старого профессора: «В нашей работе много «если». Не пугайтесь их, но прислушивайтесь к ним. Умейте это делать одновременно».

Анна сделала разрезы, удалила осколки костей. У Сухова стал слабеть пульс.

— Камфору с адреналином. Быстрей!

Сухов застонал. Сначала глухо, потом громче. Анна промыла раны дезинфицирующими растворами и наложила глухую гипсовую повязку… Операция длилась сорок минут.

Анна вышла из палатки неровной, усталой походкой. У нее дрожали губы. Чардынцев быстро встал. Он глядел на нее в упор, молча спрашивая.

Анна тихо сказала:

— Будет жить… если… — она посмотрела на него своим особенным полузадумчивым и одновременно уверенным взглядом, — …организм выдержит борьбу с последствиями потери крови.

— А… ногу? — спросил он, боясь произнести это слово.

— Требуется несколько суток, чтобы ответить на ваш вопрос, — тяжело вздохнув, сказала Анна и села на скамью.

Чардынцев долго, не мигая, смотрел на Анну, потом, кашлянув, спросил:

— Случалось ли вам в сильную грозу или в метель быть одной в лесу или, скажем, в поле, вдали от людей?

Она слабо улыбнулась, отрицательно покачала головой.