Человек идет в гору

— Делай фонари для бакенов. Я заказ оформила с начальником пристани. С самого устья несла. Поясницу заломило… дыхнуть нельзя.

— Спасибо, мать. Порадовала ты меня, истину говорю, порадовала. А поясничку мы горчишничком, Аннушка… — откликнулся Сергей Архипович восхищенно. Аннушка заторопилась: она работала во вторую смену.

Он достал свой инструмент, завернутый в чистое рядно, и, усевшись на низкий табурет, принялся за дело.

Полегчало на душе старика. Труд снова вернул ему бодрость, и он каждое утро (по гудку) быстро вставал и садился за работу. Аннушка подымалась позже: готовила завтрак и долго не могла дозваться мужа к столу. Он любил эти утренние часы. После завтрака работа шла вяло, он быстро уставал.

И все же точил Сергея Архиповича червяк: скучал старик по родному заводу. Бессонными ночами и в зыбких, предрассветных снах вставал перед ним второй механический цех.

Мелькали знакомые лица, низкий гул электромоторов и ровный, глухой шум станков звучали сладостной музыкой. Это были видения его молодости.

Старику чудился незабываемый запах свежей стружки, сбегающей с резца и едва заметно дымящейся, приятно обжигали руки горячие, только что снятые со станка детали…

Сергей Архипович беспокойно ворочался, тяжело вздыхал. Жена сердито ворчала:

— Да спи ты, пень старый! Скоро совсем с ума спятишь.

По вечерам Луговой долго читал газету. Он с давних пор любил следить за «политикой», как он выражался, понимая под этим словом сложные переплетения международной политической борьбы. Чутьем рабочего он быстро распознавал друзей и врагов и искал человека, чтобы высказать ему свои мысли.

На заводе постоянными его собеседниками были Шикин и Петр Ипатьевич. Как-то, выслушав сетование Сергея Архиповича на союзников за то, что они долго собираются с открытием второго фронта, Шикин сказал:

— Отец мой в плотниках ходил. И вот, помню, был у них в артели один парень, работать — ленив, а жрать — шустрый, беда! Носил он с собой всегда две ложки: за правым голенищем большую, за левым — маленькую. Как жирное подают — большую ложку, стерва, достает, а как постное — маленькую.

Так, гляжу я, и союзники. Из горькой плошки мы большой ложкой хлебаем, а союзники, язви их в нос, маленькой ложечкой швыряются. После победы они наверняка большую ложку возьмут. Беспременно!

Теперь, читая газету, Сергей Архипович вспомнил Шикина.

— Так оно и есть, — сказал он жене. — Потянулись господа за большой ложкой.

Как ни сопротивлялся, сломила Сергея Архиповича неотвязная хворь. Два месяца пролежал он в постели.

Многое передумал он. Всю свою жизнь в памяти перебрал. Долгая она была! И вся в труде, в простом рабочем труде.

В юности работал он в слесарной мастерской у хозяина. Заработаешь рубль, — копейку получишь. А уж спорить не смей — выгонит. Как возьмешь пилу в руки, да как запоет она по металлу — все обиды забудешь. В труде душа отдыхала. Мастер посмотрит, крякнет и пойдет к хозяину похваляться: вот, де, какому искусству обучил я Серегу.

А после революции советская власть его мастером на большой завод определила. Сергеем Архиповичем стали величать, что ни выборы, — то непременно в завком выберут.

Хозяйствуй, проверяй, показывай, милый человек, — власть-то твоя, советская.

И загорелась душа Сергея Архиповича новой, большой страстью к труду. «На себя работаем, на весь трудовой народ. Понимать это надо!» — часто говорил он молодым рабочим.

— Ежели сделал ты плохо от неуменья — беду поправить можно, а ежели из обмана, либо из лени, — не человек ты, а гриб-поганка!..

Так в труде и шел в гору рабочий человек. Но и годы не стояли. Стал он разом ронять силу. Защемило сердце, глаза и в очках чертежи разбирать перестали, — линии там тонкие, будто паутина.

Пошел к врачам. Послушают в трубку, постукают пальцами по ветхой его груди, — и начнут калякать между собою по-латыни.

«Ежели все ваши ученые названия собрать в кучу, то по-русски куча эта как называться будет — старость, так?» — испытующе прищуриваясь, говорил он врачам. И тут же про себя отмечал: «Смеются. Стало быть, угадал. Человек, брат, не станок: деталь ежели износилась — не заменишь. Ступай-ка, Серега, на слом!»

* * *

Весь июнь над Волгой шумели грозы. Молнии золотыми чайками кидались в реку и пропадали в темных волнах. От могучих раскатов грома дрожала земля.

Шли дожди — тихие, теплые, ласковые…

— Быть нынче урожаю, — сказал Сергей Архипович, задумчиво глядя на плачущее окно.

Аннушка приметила, что муж с утра не найдет себе нигде места. Сел на свою табуретку, навощил нитки на дратву, потом повертел в руках рваный сапог, отбросил его в сторону и вышел во двор.

А сейчас достал из шкафа новый пиджак и долго водил по нему щеткой, хотя он был совершенно чистый.

— Куда собрался, Сережа? — спросила она, глядя ему в спину. Он обернулся, глаза его блестели.

— Вот что, мать! Пойду я на завод… не могу больше…

Аннушка подошла к мужу, несмело тронула его за плечо: