Человек идет в гору

У Вани от смущения запылали лицо и уши. На вечер он, конечно, не пошел. Когда на другой день хорошенькая Вера Попова, улучив удобную минуту, стала ему выговаривать за это, Ваня отводил глаза, растерянно молчал. Наконец, увидав обиженно вытянутые губы Верочки, он решил как-то смягчить свою вину перед нею и, запросто положив ей руку на плечо, сказал:

— Вера, приходи сегодня на футбольную площадку. Играем со сборной третьей школы.

— Спасибо! — зло фыркнула Верочка. — Можешь не задаваться своим футболом! — И, резко повернувшись, зашагала прочь. Коса раскачивалась за спиной, как маятник.

Нет, Ваня не зря сторонился девчонок: уж больно капризный, своенравный и, главное, совершенно непонятный народ.

Институтские дни бежали еще стремительней. После лекций он со своим приятелем Борисом Рубцовым допоздна занимался в «читалке» — большом, как улей пчелами, усеянном студентами зале.

Здесь стояло ровное, едва слышное, но могучее жужжанье, временами прерываемое приглушенными взрывами смеха да жалобными увещеваниями старшего библиотекаря дородной Аполинарии Сергеевны.

— Товарищи, тише! Невозможно работать! — скрипучим старческим голосом взывала она к аудитории, и если попадался кто-нибудь поблизости, продолжала свою жалобу вполголоса: — Я страшно устаю от этого шума. Придешь домой — и в ушах все гудит, гудит, с ума сойти можно.

«Неужели и я на старости лет буду вот такой ворчуньей?» — молча ужасалась случайная собеседница Аполинарии Сергеевны, получая у нее учебник.

Воскресенья у Вани отнимал футбол: тренировки, встречи с командами других институтов, со сборной города.

На четвертом курсе задумали они с Рубцовым сконструировать новый токарный станок с большим диапазоном скоростей. Профессор похвалил их замысел.

— Большие скорости вращения шпинделя открывают новые перспективы для стахановского движения, — сказал он.

Теперь каждая минута их свободного времени была занята токарным станком. Они производили сложные расчеты, вычерчивали принципиальные схемы коробки скоростей, шпинделя, резцедержателей.

Токарный станок «Доруб» (Добрывечер — Рубцов) был темой их дипломного проекта.

— Пусть не смущает вас, что вам удалось правильно разрешить далеко не все элементы конструкции, — сказал профессор. — Не забывайте, что станки обыкновенно создаются коллективами целых заводов и институтов. Важно, что вы стоите на верном пути и нашли оригинальную схему. Но вы в начале пути, друзья мои…

Рубцов и Добрывечер принимали слова профессора, как послащенную пилюлю. Честолюбие молодости было глубоко уязвлено неудачей. Они жаждали немедленных результатов, а тут только «начало пути». И если целых два года труда над конструированием станка не увенчались успехом, то это значит, что они бездарные оболтусы, взявшиеся не за свое дело.

Ваня так и говорил, горько усмехаясь:

— Оболтусы мы! Самые настоящие! Хлопцам по двадцать два рокив, а ума что у сороки.

— Что такое оболтус? Объясни, Иван, — смеялся Рубцов, который был в неуместно веселом настроении.

— Словами не объяснить. Подойди к зеркалу и подивись.

Как раз в эти дни Борис рассказал другу о своем решении: он женится на Ольге. Ваня знал ее. Она училась в финансо-экономическом институте. Круглое, розовое лицо, задорно вздернутый носик, небольшие ласковые глаза. Она иногда приходила к ним в общежитие. Иван, строго нахмурив брови, вспоминал вдруг о том, что ему надо идти за учебниками либо на заседание совета спортивного общества.

— Вовсе никуда вам, Ванечка, не нужно, — сказала однажды Оля, взяв его за руки и глядя снизу вверх искрящимися лукавством глазами, — вы просто меня боитесь. Ведь правда боитесь?

Он покраснел, смущенно пробормотал:

— Что вы… честное слово, не боюсь… то-есть… мне надо за сопроматом идти…

— Сопро-мат? Что это такое? — удивленно округлила глаза Ольга.

— Сопротивление материалов. Учебник, — вежливо пояснил Ваня, чувствуя себя пленником в руках маленькой девушки.

— Материал, неодушевленный предмет и сопротивляется… Интересно! Ну а вы, Ванечка, не сопротивляйтесь и посидите с нами! Кстати, вами интересуется одна чудесная девушка. Скажу вам по секрету…

Она потянула его за руку, встала на цыпочки, но тут, выручая друга, вмешался Борис. Он подошел к Ольге и мягко отстранил ее руки.

— Шептаться? Не позволю! У нас секретов нет.

— Хорошо! — решительно тряхнула она светлыми кудрями, не отставая от Вани. — Пойдемте сегодня в театр. На «Любовь Яровую». Я вас с ней познакомлю.

— С кем? С Любовью Яровой? — спросил Борис.

— Да нет же! С девушкой. Ну, пойдете?

— Не приду, — тихо ответил Иван.

— Почему?

— Это похоже на сватовство. Да и вы, Оля, не в том возрасте, чтобы быть свахой.

— Браво, Иван! — расхохотался Борис. — Блестяще отбил атаку!

Сколько не пыталась Ольга вызвать у него интерес к какой-нибудь из своих подруг, — ничего не получалось.

— Брось, Оленька, — увещевал ее Борис. — Любовь у Ивана переживает ледниковый период. Но когда она проснется — беда! Его чувства приобретут размеры… как их там… ихтиозавров!

— Хотела бы я видеть девушку, которая растопит эту ледяную глыбу.