Человек из красного дерева

Никола Можайский продолжал говорить ласково, как будто собаку гладил. Его дух остыл и превратился в сладкий подвижный мёд, обволакивающий всех и всё. Безусловно, он владел гипнотическим даром. Длинными, узловатыми пальцами он перемешивал и двигал воздух в комнате: я то задыхался, то, наоборот, воспарял.

– Мы хотели бы выкупить у тебя архив твоего отца. Мы заплатим, сколько скажешь. Наконец, мы выкупим у тебя и всех наших братьев. Как минимум одна деревянная статуя до сих пор хранится в его доме в Павлово… То есть уже в твоём доме…

– Вы опоздали, – сказала Гера. – Я продала и архив, и статую.

– Кто покупатель? – спросил Никола Можайский.

– Кафедра искусствоведения… В его институте, в папином…

– А завещание – было?

– Нет. Елена Константиновна сразу предложила выкупить папины коллекции, ещё на похоронах.

Никола Можайский оглянулся на нас.

– Кто такая Елена Константиновна?

Мы со Щепой одновременно пожали плечами.

Наверное, мы составляли комическую пару: двое безмолвных, недвижных, одного роста и возраста, сидящие рядышком на одинаковых табуретах.

– Его подруга, – ответила Гера. – У папы с ней были отношения. Я её не знала, мы познакомились, только когда хоронили папу… Она оплатила и похороны, и поминки.

– Вспомнил, – сказал я. – Видел её на поминках. Блондинка, лет сорока, бриллиантовые серьги.

Гера кивнула.

– Она приезжала примерно неделю назад, мы подписали договор, она заплатила и вывезла всё… Составили опись… Целый день сидели… Я продала всю коллекцию, кроме икон. Говорят, иконы продавать – грех.

– Смотря в какой ситуации, – строго сказал Никола. – Но, может быть, она обманула тебя, эта Елена Константиновна. Может быть, архив твоего папы стоит дороже, чем она предложила.

– Других желающих не было, – сказала Гера. – А я спешила. Я не хотела иметь в доме ценности, вдруг кто-нибудь опять захочет залезть и ограбить?

И она, конечно, посмотрела на меня, но я выдержал её взгляд.

– Логично, – ответил Никола Можайский. – А как тебе показалось, эта женщина – она любит деньги? Если, предположим, мы свяжемся с ней и попытаемся выкупить архив?

– Понятия не имею, – сказала Гера. – По-моему, с деньгами у неё всё в порядке. И она не для себя покупала, а для пополнения фондов института.

Никола посмотрел на часы.

– Свяжешь нас с ней? – спросил он.

– Нет, – ответила Гера. – Лучше вы сами. Я уезжаю, я уже билеты купила. В следующий вторник в институте будет памятный вечер, посвящённый папе. Я подарю кафедре его портрет. Придут все папины коллеги, и Елена Константиновна тоже. И вы приходите, если хотите.

– Обязательно, – сказал Никола Можайский. – К сожалению, сам я быть не смогу. Я покидаю храм только по ночам. Я действующий образ, днём я на работе. Но мои товарищи, – Никола показал на меня и Щепу, – будут оба.

Гера снова посмотрела на меня.

– И ты будешь?

Я кивнул.

И она меня упрекнула – оказывается, запомнила всё, что я наобещал ей по телефону; упрекнула меня не как чужого – а как знакомого, как человека, с которым она эмоционально связана; она сказала:

– Но ты обещал пойти в полицию!

– Так и будет, – ответил за меня Никола Можайский. – Антип явится в полицию завтра, то есть уже сегодня, как только вернётся в Павлово. Его арестуют, но потом отпустят. Антип ни в чём не виноват. Я вижу, как ты на него смотришь, – но он не враг тебе. Деревянная голова Параскевы никогда не принадлежала твоему отцу, он завладел ею обманным путём. Эта голова – собственность нашего народа.

Никола Можайский ещё раз улыбнулся, чтобы сгладить суровость последних слов.

– И последнее. Дорогая Гера, это прозвучит странно, но сегодня – первый день твоей новой жизни. Ты узнала то, чего люди знать не должны, и никогда не знали. Мы тебе доверились. Мы любили и уважали твоего отца, несмотря ни на что, – и тебя мы тоже будем любить и уважать. Отныне у тебя появилось множество новых друзей, мы всегда тебя защитим, всегда придём на помощь. Ты никогда не будешь нуждаться в средствах, но это не главное. Важно, что теперь твоё сознание открыто. Ты не верила в чудеса – теперь будешь верить. В Бога Отца и Дух Святой ты, конечно, тоже не верила – теперь для тебя это такая же реальность, как троллейбус или самолёт. Ты обрела просветление, тебе открылись законы инфрафизики. Поверь мне – это дорогого стоит. Сейчас – мы уйдём. Мне было приятно с тобой познакомиться, ты красивая и сильная девушка, и очень талантливая. Портрет – замечательный.

– Спасибо, – равнодушно сказала Гера.

Мы попрощались и ушли.

На лестнице Щепа выругался.

– У неё был телефон в кармане кофты! Она наверняка записала весь разговор.

– Неважно, – ответил Никола Можайский. – Она уже с нами. Она художник, а художники – люди с фантазией, они живут в непрерывном духовном поиске. Страх пройдёт, останется восторг. Если бы я умел завидовать, я бы ей позавидовал, она теперь приобщена к великой тайне.

Небо уже светлело; на лице Николы появилось выражение озабоченности.