Человек из красного дерева

Мой сосед улыбался толстыми губами, лицо гладкое, розовое, скопческое, зато глаза – как с картины, ярко-голубые, с искрой, бесстрашные и бесстыдные. Куртку он положил себе под зад, пачку сигарет – рядом с собой, а других вещей я не увидел.

Курил жадно, но дым вежливо пускал через угол рта, в сторону и вниз.

– А тебя за что? – спросил я.

– Да так, – ответил он, обнажив жёлтые крупные зубы, – по старым делам. Востряк меня не любит. Как кто в городе хату ломанёт – так он сразу ко мне. Я ж всю жизнь по воровской. Помнишь, у нас историка замочили? Менты меня первого под пресс поставили.

– Помню про историка, – сказал я. – Только, говорят, вора не нашли.

– Кто говорит?

– Застыров, – ответил я. – Он мой земляк. Кое-что рассказал.

– Застыров – твой земляк? – уточнил синеглазый Володя. – Что ж он тебя закрыл, если земляк?

– У него спроси.

Улыбка синеглазого сделалась шире, глаза, наоборот, сузились.

– Ты не загрубляй, – сказал он. – Мы у мусоров не спрашиваем. Это они у нас спрашивают. А мы делаем, чего нам надо, без спроса. А ты, если первоход, лучше лишнего не говори. Я-то добрый, а бывают злые. Одно слово неправильно ляпнешь – спросят по всей строгости. Вот так вот, краснодеревщик. – Он вытащил сигарету из пачки. – На́, кури.

– Не курю, – ответил я.

– А, точно! – спохватился Володя. – Я забыл, ты ж столяр, тебе нельзя. Спичку не туда кинул – хуяк, и пожар. Правильно?

– Абсолютно.

– Пожар вообще – стрёмная тема, – сообщил Володя. – Мы с тестем два года назад чуть сарай не сожгли. Он с женой погавкался, она его из дома турнула, и меня заодно, а нам чего? Мы пошли в сарай, там бухнули, потом чайку заварили, а кипятильник не выключили. Смотрим – дым до потолка. Тесть – в машину, огнетушитель вынес – а тот не работает! Я к колодцу с ведром – утопил, нахер, ведро! – Володя захихикал. – Хорошо – песок был, тесть только начал дом строить, машину песка взял, – мы, короче, за лопаты – и песком закидали.

– Что-то не бьётся, – сказал я.

Володя перестал хихикать.

– В смысле?

– В смысле – как его жена из дома выгнала, если он этот дом только начал строить?

Мой собеседник посмотрел на меня печально, синева глаз сгустилась.

– Ого, – тихо произнёс он. – Ты меня что, на словах ловишь? Ты зря так делаешь. Ты вообще знаешь, кто я?

– Я знаю только то, что ты сам сказал.

– Вот именно! Я к тебе с душой, повеселить тебя хотел, угрюмого, а ты зубы показываешь! Я не знаю, что ты там поджёг, хоть Мавзолей Ленина подожги, мне похер. Но ты не веди себя как пёс, ты веди себя как человек! Особенно на киче! У тебя машина есть?

– У друга есть.

– А огнетушитель там есть?

– Не знаю. Наверное.

– А вот ты скажи этому другу, чтоб проверил огнетушитель! Это я делюсь с тобой опытом.

– Понял, – сказал я. – Учту. Но если мне срок дадут, опыт мне понадобится нескоро.

Синие глаза снова брызнули бедовыми, беспощадными искрами.

– Ну, начинается! – с отвращением воскликнул Володя, скривил рот и спародировал меня, довольно смешно. – “Срок дадут!” Не думай про это. Когда дадут, тогда подумаешь. Ты, краснодеревщик, мне вот чего скажи. Если Застыр – твой земеля, может, поделишься? – Володя коротко взмахнул белой ладонью. – Ну, что там было, с этим учёным историком? Мне, конечно, по барабану, но чисто для себя – хочу понять. Нас же всех месяц трясли! – Он постучал себя пальцем по груди. – Всех крадунов, всех, кто при делах, кто при понятиях, весь город, весь район, кошмарили по беспределу, такого давно не было. Говорили, у историка в сейфе лежала деревянная голова, отрубленная от статуи Богородицы, древнейшей, со времён до нашей эры, а может, ещё в два раза древней, а внутри головы – вырезанный тайник, и в тайнике – золотые монеты, общим весом три килограмма. И мало того: эти монеты типа как бы проклятые, их не то что нельзя касаться, но даже и сам тайник нельзя откупоривать ни на миллиметр. И никто про это не знал, потому что сам историк всю жизнь сухарился. Что скажешь?

– Не знаю, – ответил я, глядя в синие глаза. – Застыров мне ничего такого не говорил. Так, два-три вопроса задал, а я ему ответил. Может, было золото, а может, бриллианты. А может, тот, кто ограбил, думал, что они есть, а на самом деле не было. Ты крадун – тебе видней. Мутная история. Если хочешь знать моё мнение – это сделали не местные. Тот ограбленный историк – он же тоже вроде был не местный. Он к нам в город недавно из Москвы переехал. Кто его тут знал? Я не знал. Ты, наверное, тоже не знал.

Володя выслушал меня, ловя каждое слово и ёрзая.

– Вот, братан, – вскричал он, – ты в масть попал! Сто пудов так и было! Москвичи приехали, гастроль отработали, говна на лопате поднесли, а местную пацанву подставили! И растворились в тумане! За это их никто не любит. Никто из наших никогда бы в такую тухлую тему не полез!

– Согласен, – мирно ответил я. – Москвичей нам тут не надо. От них одни проблемы.