Человек из красного дерева

Предложил купить Дуняшке велосипед – она сперва гордо отказалась, но уступила после рассказов о том, как это прекрасно – с утра просквозить на велике по тропинке через клеверный луг.

Сама собрала свои вещи, расчёски, альбомы для рисования и, естественно, самое главное, то, без чего нет жизни цивилизованному человеку: зарядку для телефона.

Потом, у двери, уже когда стояли, готовые, с двумя полными баулами, – спросила:

– Папа, а кто такая Мара?

Я выронил баул.

– Откуда ты её знаешь?

– Мы с ней переписываемся. В Newernet, это сейчас самая крутая сеть…

– Покажи немедленно.

– Вообще-то это моя переписка.

– Покажи! – повторил я.

Дуняшка молча отдала телефон.

Сеть Newernet была битком забита однотипными подростковыми видео: подростки танцующие, хохочущие, наряженные в немыслимые тряпки, подростки под пальмами, в морском прибое, в автомобилях, за столиками “Макдональдса”.

– Пап, – сказала Дуняшка, – у тебя руки трясутся.

– Долго сидел за рулём.

“Привет, Евдокия! – гласило первое сообщение. – У тебя красивое имя!”

“У тебя тоже, а что оно значит?”

“Мара – языческая богиня, покровительница женщин и девушек”.

“Cool”.

“Ты в курсе, что мы с тобой похожи?”

И видео, без звука: Мара, в чёрном платье с большим вырезом, улыбающаяся широко, машет ладонью, за спиной – хорошо мне знакомая непристойная картина в полстены: снято в квартире Щепы.

Дальше смотреть не стал.

– Ты давала ей свой телефон? Или адрес?

– Нет. Ты же запретил.

– А были звонки с незнакомых номеров?

– Нет.

Я встал.

– Поедем.

– Пап, а что случилось?

– Ничего. Поедем.

В тот же день, уже в доме Читаря, я ещё раз просмотрел всю переписку дочери с Марой, на этот раз – до конца.

Ей хватило одного дня, чтобы превратить девочку в свою подругу.

Им нравилась одна и та же поп-музыка (Avril Lavigne), одни и те же культовые рокеры (Майкл Хатченс), фильмы (“Сумерки”), актёры (Кит Харингтон), цвета (синий, фиолетовый и чёрный), украшения (серебряные кольца), запахи (ирис и фиалки), драгоценные камни (сапфир, подходит к глазам), ткани (лён), одни и те же писатели (Стивен Кинг; глупо было рассчитывать на что-то другое).

Они не обсуждали меж собой вкусовые и кулинарные предпочтения, старшая – с умыслом, а младшая даже и не вспомнила.

И, конечно, дни их рождения совпадали и знаки гороскопа.

Ничего себе, писала Дуняшка, проставляя восторженные эмодзи, да мы – во всём одинаковые!

Наверное, это что-то значит, осторожно отвечала та, другая, хитрая сука, вознамерившаяся уворовать у меня мою дочь.

Ну, я не стал долго думать, вышел за околицу, отдалился на двадцать шагов от серого перекошенного забора, позвонил Щепе.

– Позови её.

– Кого? – спросил тот.

Фоном доносилась музыка, не Avril Lavigne, что-то богаче и умнее, неспешный трип-хоп.

– Позови, – повторил я.

В трубке стукнуло, послышались голоса, смех и звон посуды.

– Да, – сказала Мара.

– Ты зря лезешь к моей дочери, – сказал я.

– Почему зря? – спросила Мара. – Мы уже подружились. Она хорошая девочка, я её люблю, и нуждаюсь в ней. А она – во мне. Ты зря злишься, тать. Ты сам создал эту ситуацию. Она – моё подобие, это нельзя изменить, это уже произошло.

– Ещё ничего не произошло. Увижу тебя рядом с ней – уничтожу.

Она засмеялась.

– Конечно, уничтожишь. Башку снесёшь, да? На части разрубишь и в землю втопчешь? Все убийцы говорят одно и то же. Ты идёшь к своей Недоле, и уже, считай, пришёл. Я думаю, ты и девочку захочешь убить, когда она пойдёт со мной. Беда вора в том, что он сначала обворовывает себя, а уже потом другого. Смирись, прошу тебя. И не забудь – мне две тысячи лет. Как сейчас говорят: там, где ты учился, я преподавала. Ещё увидимся.

Долго ходил вдоль забора – руки в карманы. Оглядывался на окошки Читаревой избы – они излучали тёплый свет; там, внутри, девочка сидела возле умирающего, развлекала его рассказами о том, как интересно смотреть на мир с высоты двенадцати этажей и как папа купил ей велосипед с фонариком.

Убить Мару будет нетрудно. Ведь это я её создал, и я знаю её слабое место. Хватит одного сильного удара в шею.

Но кто я такой, чтоб отнимать жизнь у ближнего?

Наказание будет ужасным. Вечное клеймо злодея, презрение братьев, муки раскаяния, а если мне суждена смерть – то адский котёл после смерти.

Да, я убивал живых, проливал кровь, – но только для собственной защиты и ради сохранности тайны своего племени.

Она хочет забрать мою дочь – но разве это повод для убийства? Как я вообще дошёл до такого? Когда я её создавал – я был полон любви, во мне свет горел; а теперь – что во мне осталось от того света? Где прореха, через которую он истёк?

Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять: деревянная язычница просто провоцирует меня.

В метафизическом смысле её вообще нельзя уничтожить, можно лишь разрушить её временное материальное воплощение. Сама же она, как духовная сущность, останется невредима.