Человек из очереди

Или же, может, любовь какая особенная была отпущена человеку, так что за нее и жизнь не жаль положить? Так нет же. Конечно, Вера Васильевна — человек, без которого прожить трудно. Но ведь оно и без рук, без ног жить трудно, но ведь возможно, только без сердца жить нельзя, что наукой доказано вполне. И такого никогда не было, чтоб Вера Васильевна была Владимиру Ивановичу как бы взамен сердца. Конечно, случись с нею что — это упаси, пожалуйста, — и он сирота на оставшиеся дни. Однако, с другой стороны, не встреться ему Вера Васильевна, так кто-нибудь другой встретился бы непременно, все равно не дали бы Владимиру Ивановичу протыкаться по жизни в одиночестве. Притерлись друг к другу за четверть века — вот это правильно, а чтобы Владимир Иванович страдал по Вере Васильевне или боялся, что даст она ему отставку, — этого не было даже и в первые годы совместного житья.

Или же, например, другие женщины, которые хоть и нечасто, но всё ж таки и перепадали Владимиру Ивановичу, — то лет пятнадцать назад на сборы армейские его посылали, то в доме отдыха, то на работе пару раз. Но все это так по-свойски, по-боевому то есть — накоротке и оттолкнулись друг от друга: вась-вась — и кто дальше отлетит. А вот никто к нему не припаивался, вот вроде, Володенька, ничего мне от тебя не нужно, дай только издали на тебя погляжу. А потому что вроде негласного уговора существовало — ты ко мне по-простому, так и я не буду затеи затевать, так это все скудновато и обходилось.

Или же вот тоже странность — даже к сыну не было у Владимира Ивановича особой любви. Нет, конечно, любит сына, но разве ж можно сравнивать с любовью к внучке. Сравнения никакого быть не может. Вот тянется на работе тягомотина, словно слюна после лимонада, а Владимир Иванович подумает об Ирише — и ему сразу веселее станет, уж что ни случись, а в шесть часов вечера он внучку свою увидит.

К сыну же такого нетерпения никогда не было. То ли не вполне стар был Владимир Иванович, когда сын появился, двадцати пяти не было, то ли вообще у него душа сонная, нелюбящая, сказать трудно. Хотя никто его ни в чем упрекнуть не мог — сына и вообще семью Владимир Иванович кормил сносно, то есть всю зарплату доносил до дома целиком, а если пивал, то исключительно с халтур, и, следовательно, он хозяин, и, следовательно, взятки гладки. А что он не изнывал, не исходил на мыло от любви к жене и сыну, того никто знать не мог.

Не узнал бы и Владимир Иванович, не появись возле него внучка Ириша, и тут вот его душа повернулась и приблизилась к внучке так, что все прочие переживания казались ему скучноватыми и тусклыми.

Ворочаясь так и эдак, бережно выискивая место для ноющей поясницы, Владимир Иванович не находил в своей прошлой жизни ничего радостного и обеспечивающего близкую старость надежным утеплением. Кроме, разумеется, внучки Ириши, для которой, так уж складывалось у него, он ничего не пожалеет, включая, собственно говоря, жизнь свою единственную.

И так долистал Владимир Иванович эту свою жизнь до сегодняшнего дня, и день этот снова начал раздражать его. Ну чего только с людишками не делают, снова привычно подумал он. Его больше всего раздражала привычность этого соображения. Ну в самом деле, плюнут человечку в глаза да и вякнут победно: «Божья роса!» — а он, это самое, глазоньки протрет, проморгается, да и ответит: «А и точно — божья роса». Ну да взрослые, это уж ладно, они, может, лучшего отношения и не заслуживают, но дети-то малые в чем виноваты? Нет, не для детей дело это свирепое — с переменами ветра и перепадами погоды от жары тропической до голода лютого, то с калачами да пышками, то с кулаками да шишками, с круговертью, заносами, изнанкой, вывертами, блевотой — не для детей малых дело такое. То и не желает народишко детишек выпекать избыточно — сам этой кашки нахлебался, так ребяткам своим того не пожелаешь.

Чтоб не разражаться далее, на всю ночь, Владимир Иванович сказал себе — а и пусть, что выпало, то и спасибо, могло ничего не выпасть, но выпало — и это какая удача, а что прокрутишься всю жизнь в мелочах, так то и хорошо — жизнь прошелестит незаметно, усквозит прочь — без оглядки и сожаления, легко и беспечально, и он, уже найдя удобное положение, так это поплыл в дрему. Но помнил — только не проспать бы. Тут должна быть стыковка: Вере Васильевне нужно вырваться с работы ровно в восемь — точка-в-точку — и бежать домой, а Владимир Иванович, уже одетый, встретит ее в дверях и тогда успеет дошкандыбать как раз до звонка. Засыпая, он не знал, что случится с ним ночью. Думал — только бы не проспать. И ведь не проспал. В три часа ночи проснулся.