Человек из паутины

- Антип. Антип, он хороший, Антип нам мясо приносит.

- И сигареты, - добавил робко Колына. Малына зыркнул на него диким глазом, и Колына моментально притих.

- Где это - ваша Тямпа? - спросила Медсестра Леля, чтобы протянуть разговор.

- Тямпа - это там, куда мы поедем, когда белые победят рогатых. Там тепло, там много еды и нету клопов.

"Что-то малайское, - решила про себя Леля. - Они что же, малайцы? Она внимательно всмотрелась в их лица, украдкой оглядела фигуры. Восточного в них было немного, разве только тапочки на ногах. - Китайский ресторан, Вазелин, теперь эти недоделанные малайцы в китайских тапочках. - И она повторила фразу своей хозяйки, Веры Игнатьевны, у которой квартировала в Питере: - Что-то у меня голова ходуном ходит от всей этой трихомудии".

Где-то щелкнул входной замок и хлопнула далекая дверь. В такт хлопку задрожали чашки и зазвякали в чашках ложечки. Сердце Лели заколотилось колоколом, зрачки сузились, мысли побежали по кругу. Дверь в дежурку была у нее за спиной, место она выбрала неудачно, но теперь уж чего жалеть. Главное, чтобы не выстрелили с порога в спину.

- Это Антип, - вскинулся над столом Малына. - Он хороший, ты Антипа не бойся. Это он еду нам принес.

- Хорошо, - сказала Медсестра Леля. - Еда - это хорошо. Она почувствовала затвердевшей спиной, как медленно повернулась ручка, как чей-то цепкий, тяжелый взгляд карабкается по ее позвонкам, царапает сквозь одежду кожу, ощупывает впадину на затылке, касается основания черепа.

Малына уже был у порога.

- О, господин Олег, - повторял он удивленно-восторженно. - О, господин Олег... - И, наверное, показывая на Лелю, потому что она лишь слышала его сбивающийся мажорный басок: - Она сильная, она курицу съела. Она дракона прогнала, она сильная.

- Сильная, прогнала... хорошо, - ласково отвечал Оживлягин. - Вы втроем оставайтесь здесь, ну. а вас, дорогая Леля Алдынхереловна, я попрошу пройтись немного со мной. Надеюсь, вы не будете возражать?

Леля встала, улыбнулась Колыне, махнула ручкой засмущавшемуся Волыне, у Малыны расправила складку на рабочем комбинезоне и, сопровождаемая молчаливым хозяином, покинула дежурку и серпентарий.

Оживлягин, держа Лелю под руку, вел ее все теми же коридорами, какими они следовали с Антипом. Хватка у Олега Олеговича была железная, и ничего хорошего это не предвещало. Не доходя до кабинета директора, они свернули под какую-то арку, Оживлягин отворил дверь, и они с Лелей оказались в каморке, сильно смахивающей на помещение для прививок. Металлические ванночки со шприцами, спиртовые горелки, колбы, белый шкафик, резиновые перчатки на тумбочке.

- Здесь у вас, наверное, пыточный кабинет? - невесело пошутила Леля.

- Почему пыточный? - не понял шутки директор. - Обыкновенный, медицинский. А что?

- Ничего, я просто спросила. А почему мы не остались с вашими... - Она задумалась, подбирая слово.

- Вы имеете в виду моих ангелов? - помог ей директор. - Не хочу их травмировать. Они дети малые. Наивные, живут, как на облаке.

"Ничего себе детки", - подумала про себя Леля, сразу вспомнив и мясницкие тесаки, и все события последнего часа.

- А вы, значит, специалист по домашним духам, - задумчиво произнес Оживлягин. - Что ж, спасибо. От этой нечисти мы столько всего натерпелись.

- Ваш случай простой. Вполне справились бы и своими силами. Надо было взять ржавый гвоздь и этим гвоздем сделать на пороге двенадцать дырок. А после прыгать с зажмуренными глазами на левой ноге до печки и семь раз постучать по ней головой. Но лучший способ, конечно, это колода карт. Домовые, они до карт очень уж большие охотники. А играет домовой исключительно сам с собой, причем до тех пор в них играет, пока себя же себе самому не проиграет. Ну а как себя проиграет, так ничего от домового не остается, кроме мелкой горстки сухих какашек, ну, такие, вроде мышиных, - наверное, видели.

- Интересно. И где вы это все изучали? Хотя неважно. - Оживлягин помедлил, затем добавил с печальным вздохом: - Уже неважно.

Леля видела, как в его бегающих глазах черный рыцарь бьется с рыцарем белым. "Убивать - не убивать", "убивать - не убивать" - как листки отрывного календаря, сменялись на лице Оживлягина черные и белые мысли. Совестливость боролась с ее отсутствием, доброта со своим антиподом жадностью. Леля сделала для него доброе дело - избавила от нечистой силы. За это надо бы ее пожалеть. Но пожалеешь ее, отпустишь, а она тебя пойдет и заложит. И весь бизнес накроется медным тазом.

Леле стало Оживлягина жалко. Еще бы, мучается человек, страдает. Значит, есть еще в человеке совесть, не во всем человек потерян для общества.