Человек из раньшего времени

– Сообщим, непременно, – вступил Савинков. – Хорошо уже то, что Вам удалось значительно продвинуться в деле организации комитетов на фронте. Это замечательно.

– Так-то оно так, только… Я ведь потом в Шестую армию отправился. Ну как водится, там комитет сделали… Тоже с представителем командующего сцепился, но уже не так крепко, как в Седьмой. И тут увидел я другую тенденцию, более опасную, чем самодержавие этого глупого золотопогонника. Смотрю – штатские из местных лазают. Ну, думаю, дело известное, хохлы. Ан нет – евреи. Я – кто таков? Он мне – из РКП (б). Я – что за птица? Ну узнал. А это большевики, оказывается. И тут под нашу власть яму копают.

Савинков ударил кулаком по столу.

– Большевики!

– Так и есть!

– Это зараза похуже царизма будет! С одним мы справились практически без единой капли крови – ну во всероссийском масштабе, одними брошюрками да разговорами. А тут придется приложить недюжинные усилия.

– Не кажется ли вам, товарищи, – спросил Бубецкой, – что вы несколько преувеличиваете опасность большевиков?

– Ни грамма, – не раздумывая, ответил Папахин. – Эта контра так воду мутит… К полному дезертирству призывает, к сдаче немцам…

– Не за это ли ты боролся несколько месяцев назад? Не это ли проповедовал мне в Петрограде?

– Я против войны почему? Чтоб голод победить. А чтоб земли наши немцам отдавать да народ в полон – этого я не приемлю! И никому такое не нравится. А они знай свое агитирують: мол, придет немец да освободит всех. Служить не надо будет, все вокруг общее станет. Служить не надо, это понятно. А кормиться солдату чем? Разве что разбоем? Не дело это! Когда перебои с продовольствием на фронте начались, тут, понятно, были случАи. Но чтоб на поток это ставить – ни-ни. Да и потом простит ли большевик, например, мне, что я царские погоны носил? Нипочем не простит. Так как же его обещаниям верить?

– А почему ж солдат верит? Ведь если б не верили, не засылали бы они своих агитаторов в действующую армию!

– А потому верит, что дурак. И выжигать надо каленым железом эту гадину!

– Анисим Прохорович прав. А Вы, Иван Андреевич, уж простите, недопонимаете большевизма. Если мы говорим о демократизации и предоставлении прав и свобод народу, который за годы вероломного и дикого правления обезумевшей династии монстров лишился права даже думать безнаказанно, то большевики говорят о диктатуре пролетариата. Это тогда, когда править всем будет безумный батрак, наделенный царской властью. Понимаете, тот же царизм, только в перевернутом виде! На вершине пирамиды стоит не царь, а холоп. Только теперь он определяет, что хорошо, что плохо, карает за мысли и печать, четвертует за крамолу! Это так же далеко от идей марксизма, как милостивый государь от государя императора! Ленин все вывернул наизнанку, затуманил необразованную голову русского крестьянина и готовится сделать его движущей силой новой революции, на этот раз пролетарской!.. Анисим Прохорович прав, бороться с их засильем нужно нещадно!

– Да какой тут поборешься! – не унимался Анисим. – Тут слухи ходят, будто сам Ленин в пломбированном вагоне где-то здесь колесит и пропагандой занимается! Под носом у Корнилова! Уж я его хотел было подождать, но приказ от генерала пришел, ворочаться надо. Вот и приехал, вишь…

– Хорошо, Анисим, мы все вместе подумаем, как предпринять меры. Если все так, как ты говоришь, то я надеюсь найти понимание у генерала Корнилова. Если нет – и до Керенского дойду!

– Это бы хорошо…

В эту минуту в штабной вбежал адъютант Корнилова.

– Господа, Вертинский только что приехал! Он в ставке, только вас ждем…

Спустя минуту в кабинете Корнилова собрались видные офицеры, Бубецкой, Папахин, Савинков, Юсупов, Варвара и еще несколько особо отличившихся солдат. В центре кабинета стоял высокий, худощавый человек с мертвенно бледным лицом – отдаленно он действительно напоминал Пьеро из сказки Карло Коллоди. Он говорил звонко, четко, чуть грассируя, но при этом на его кукольном лице не дрожал ни один мускул. Человечность в нем выдавали глаза – они были живыми, искрящимися, выдававшими еще совсем молодого человека. Это и был Вертинский.

– Комиссар Временного правительства князь Бубецкой, – отрекомендовался Иван Андреевич.

– Князь? – удивленно вскинул брови Вертинский. – Однако… Никак не ожидал участия дворянства в революционном перевороте…

– Я не участвовал в перевороте, я сидел в Петропавловской крепости…

– Однако! – еще больше удивился певец. – Как же Вы оказались здесь?

– Простите мне мою бестактность, но позвольте прежде от Вас услышать ответ на тот же вопрос.