Человек как iPhone

– Ну само ушло от меня, почувствовав себя лишним.

– Так бывает. Конечно. Будешь пиво?

– О да.

Они сели за стол, посмотрели друг на друга, смутились и рассмеялись. Потому Курт достал из холодильника две бутылки обещанного, вытер их и поставил перед собой и Кортни. Им стало хорошо, будто алкоголь начал просачиваться сквозь стекло и питать их мозги.

– Да, такое бывает, – произнес Курт и открыл зажигалкой бутылки.

– Соглашусь, – Кортни сделала глоток и поморщилась. – Крепкое.

– Хорошо.

Накачивались постепенно расширением вселенной, ее трогательностью, нежностью, бесконечным пространством, баюкающим их и согревающим золотом.

"Вот я с ней встречаюсь, но никаких разговоров о женитьбе и детях, да и зачем они, я не знаю, чтобы обеспечивать старость, но это расчет, а хочется любви с лошадиными ногами и куриными крыльями. Да, семья равна Мертвым душам, так как они одно".

Пиво втекало в желудки, как река в океан с акулами и китами.

– У меня в желудке акулы?

– Безусловно.

– Ништяк.

– Тогда продолжаем начатое.

– Конечно, – сказала Кортни.

– Заходит, – ответил Курт.

Они усмехнулись самим себе и друг другу. Кортни достала из сумочки соленый арахис, вскрыла упаковку и поставила между ними. Курт ничего на то не сказал, но подумал, что раньше арахис ели динозавры, которые превратились в бульдозеры, в трактора вообще.

"А теперь кровавые сновидения, бегущие сны, стремящиеся в мою голову, размахивая красными бинтами и капающие ими на землю, где они превращаются в жаб телевидения, показывающих фильмы Сталкер и Скалолаз".

Выкинули бутылки, доели арахис и молча и дружно пошли к дивану и легли на него. Стали смотреть на небо, закрытое потолком. Кайфовать от каждого вдоха и выдоха, распаковывать глазами воздух и телефоны, показывающие время и пространство, пока что сплетенные, как коса, ждущая косу, которая их разрубит.

"Но можно ждать ловких рук, их движений, зачем сразу рубить? Вот именно, расплести, распустить, причесаться и пойти в парикмахерскую, в которой время и пространство станут другими, укоротятся и застынут под воздействием лака, поменяют свой цвет. Но можно сказать еще так: время и пространство – левое и правое полушарие мозга, работающие без выходных, за пять долларов в час".

Молчали, не говорили, пока рука Кортни не прикоснулась к ноге Курта. Он вздрогнул, повернулся, посмотрел на подругу, отщепил глазами два приличных куска молодости от нее и втянул их в себя.

– Что-то сейчас сказал?

– Нет.

– Но случилось что-то.

– Что могло здесь случиться? На эти места самолеты даже не падают, так как брезгуют ими.

– Мне показалось, будто я каша, манная, например, в которую засунули ложку, захватили ею лицо и отправили в рот.

– Ты без лица сейчас?

– Я не знаю. Проверь.

Курт подумал немного, приблизил губы к ее носу и аккуратно поцеловал сей холм.

– Поцелуй меня в губы.

– Нет, это будет аварией на встречных курсах.

– А то, что ты сейчас сделал, разве не есть она?

– Твоя машина стояла. Это первое. А второе, нос может перемещаться по телу, он может вскочить в любом месте и задышать.

– Круто.

– Пусть будет так.

Они лежали, как Австрия и Германия, ожидая Гитлера, соединения, соития, внедрения его Нового органона в ее сознание.

"Каждую ночь я просыпаюсь от удушья, от запаха львов и трав, но все это пустяки, главное в том, что по мне скачет Архангельск, он прыгает на одной ноге, смеется и попадает в пупок, спотыкается и падает, рассыпаясь тысячей буханок хлеба, палок колбасы, тушенок и медведей, потерявших невинность в каждой песне группы Кино".

Курт начал вращать в своей голове вентилятор, приближая его к горе кокаина на столике, в центре комнаты, около дивана, имеющего название.

– Какое?

– Гипоталамус.

– Ха-ха, – рассмеялась Кортни.

– Тебе смешно, но мое тело растаскивают на части буквы грузинского алфавита. Сотни и тысячи букв.

– Разве так много? Не тридцать? Не сорок?

– В том-то и дело, это тридцать три буквы тела Христа и множество его последователей, ставших равноправными Иисусами и съевших последнего плоть.

Кортни повернулась к Курту лицом и попросила его рассказать о своей музыке.

– Ничего интересного, просто с человека содрали кожу и положили его на иглы.

– Лучше на угли.

– Это без разницы. Моя музыка понятна даже микробам, она ими любима, они ее обожают, собираются на стадионы имени Человека и танцуют, и рубятся.

– Просто балдеют.

– Именно, означают отрыв.

– Хороший ты, только грешный, будто вишенка, попавшая в бензобак.

Все так же лежали, курили, смеялись, скрещивали пальцы рук, мечтали о наркоте, выворачивающей наизнанку человека, делающей так, чтобы вокруг мозга летали сердце, печень, почки, желудок и прочее.

– Да это альтернатива системе солнца.

– Конечно, само собой, – Курт тоже повернулся к Кортни лицом.

– Вечером в клуб?

– Думаю, да.

– Хорошо, а пока дай поизучать сабж твоей головы.

– Как это?

– Ну, хорошая тема, спускающаяся вниз словами.

– Словами? Почему ими?

– Потому что ядро в атоме – слово. Слово в яйце. Температура должна возрасти, чтобы всё бытие родило. Роды просто кругом – я их вижу, я чувствую. Не спастись, не уйти.

– Ядро обязано вылупиться?

– Конечно, оно птенец.