Он прошел на кухню, открыл банку сайры, взял две вилки и вернулся обратно, чтобы не размозжить себе голову из ружья.
"Значение имеет желание, а не поступок. Судить или любить надо за намерения. Хотел украсть миллион – в тюрьму, украл – торжествуй и правь".
Начали есть, капая маслом на пол, входить во вкус, облизывать пальцы и смеяться, хохотать над собой и над счастьем атлантической рыбы, мечтающей с рождения стать человеком, слиться с ним, войти в его плоть.
– Вкусно.
– Еще бы, Курт. Ведь мы голодны.
– И молоды, как старение.
Закончили пиршество, Курт встал, выкинул банку и посмотрел на Кортни.
– Пора, засиделись дома.
– Ты думаешь?
– Я уверен.
Они спустились пешком, чтобы не тревожить механизм, танцующий в шахте джигу, и ударились об улицу и свободу. Зашагали, держась за руки и улыбаясь тысяча девятьсот девяносто пятым годом.
– Вот дети.
– А вот и мы.
– Никак не могу обнаружить.
– Потому что мужчина. Женщине проще – она во всём видит себя.
– Даже в себе?
– Бесспорно.
В магазине долго ходили по рядам, кидали в тележку пиво, соки и чипсы, выбирали сосиски для жарки, вяленое мясцо, в перце кроваво-красном, а также куски неба в небольших упаковках.
– Небо сейчас в цене.
– Дорого.
– Будем брать? – Курт посмотрел на Кортни.
– Да возьмем. Ничего.
На выходе не сработала карта у Курта, потому он расплатился наличкой, вынув ее из кармана, как выдавив Эверест. Забрал с Кортни покупки, накидал их в пакет и двинулся к выходу. На улице они закурили и встали.
– Куда пойдем?
– Можно сразу ко мне.
– У тебя уже были.
– Ну тогда в школьный двор.
– Не прогонят?
– Да нет.
Закрыли глаза и перенеслись на сто метров, очутились в желаемом месте, сели на металлическую черепаху и открыли бутылки.
"Взламывать оборону противника, бежать вперед, получать мяч и забивать гол имени Фредди Меркьюри, вгонять его под самую перекладину, которой колотил Достоевский лошадь, у себя и во сне".
Детей не было, так как стояло лето, только голуби клевали опавшие семена, как машина переезжает котенка.
– Ты разлюбил меня?
– Нет.
– Но охладел?
– Немного.
– Тебе не нравится то, что я музыкант?
– Тоже.
– Само собой. Раньше ты мне говорил ласковые слова, укачивал меня на коленях.
– Так, просто мы повзрослели.
– Что, с годами не любят?
– Затихают. Дрожат. Говорят "детка, немного кофе" и рожают закат.
Сделали по глотку, впустили в себя кровь колдунов и ведьм, смешанную один к одному, повзрослели на миг, опали, умерли, родились, возросли и приземлились в кэб, превратившийся в космический корабль, который их унес внутрь атома, в правильно поставленную воронку, а не перевернутую, как в случае с Гагариным и другими, улетевшими ввысь.
– Смотри, какая птица летит, – показала на небо Кортни.
– Это не птица – это книга Надзирать и наказывать.
– Точно.
– Пора Фуко.
– Я тоже подумала теперь, ведь книга – птица, у которой до тысячи крыльев. Ее враги только люди. Они пожирают ее, но никак не съедят. Она вырывается и летит. На восток и на юг.
3. Докрасна-добела
Позвонил Крист, обозначил свое фото на черном экране. Курт показал телефон Кортни и ответил на вызов.
– Хай, почему звонишь?
– О, я взобрался на гору, на ту, на которую еще никто не взбирался.
– И? – удивился Курт.
– На ее вершине стояла бутылка пива Кобейн.
– Ты ее выпил?
– Я захватил с собой.
– Хочешь со мной распить?
– Для того и звоню.
– Вечером, часов в десять, я буду в клубе Ростов. Приходи, перетрем.
– Выступаешь? Без меня? Сколотил новый состав?
– Э, братан, ты остынь, я с девчонкой своей, будем сидеть и пить.
– Хорошо, я приду.
Телефон замолчал, ушел в себя, съел конфету, выпил кофе, съел булочку, позанимался сексом с хорошей девушкой, покурил сигарету. То есть залез в карман.
– Крист звонил?
– Это да.
– Я не хочу с ним видеться.
– Потому что он тебе нравится?
– Наоборот. Ты что.
– Что-то не очень верю, но пусть будет так.
– Я не пойду с тобой в клуб.
– Из-за него?
– Почти что, он будет раздувать фалды своего пиджака и раздуваться сам, плыть навстречу крушению, шторму в Каспийском море, где нефть разговаривает на таджикском языке, корчит рожи и любит саму себя.
– Таким тебе представляется Крист?
– Хуже, кровавым языком у меня во рту, в моей голове, которая вращается, выдвигает язык, а тот в свою очередь выпускает паутину, цепляет плиты и возводит дом, нового человека, моего ребенка, мое чадо, мое будущее, могилу и гроб.
Они выкурили по сигарете, помолчали, сделали по глотку, приняли облик ягуара и Марса и выдохнули рассвет.
– Ночью я видел сон, впервые мое сознание вырвалось за пределы Земли, я был на другой планете, я думал, что это Юпитер, но вряд ли, так как я шел по твердой поверхности, наблюдая горы и другие планеты, огромные планеты были на небе, прячась за облака и выходя из них.
– Я никогда вне Земли не видела.
– Конечно, она нас держит.
– А что было потом?
– Я вернулся в наш город, где местные устроили бойню, выстрелы, трупы и кровь.
– Страшный, прекрасный сон. Он был горячим. Наверняка.
– Обжигающим мозг.
Допили первые две бутылки, раскидали их, посадили, чтобы взошли новые всходы пива, чтобы пиво струилось из земли и росло.
– А давай сходим в библиотеку. Тут же недалеко.