Человек как iPhone

– Так теперь-то узнал.

– Наверно. Думаю, да.

– Так и будем сидеть?

– Сядь ко мне.

– Хорошо.

Курт взял бутылку и пересел к другу, который вел себя иначе, не как всегда, чудил и произрастал из неизданных композиций Queen.

"Сейчас мы сидим, а завтра наши кости найдут в Алеппо, откопают из недр, в голоде и в пыли, в интервенции, вторжении Турции в мозг".

Крист тоже взял себе выпить, сделал большой глоток, выходящий за пределы разумного, и посмотрел на Курта.

– Молодеешь.

– Не думаю, просто сгораю, летаю над солнцем, вокруг него и внутри, упираюсь в стенки, пытаюсь вылезти, выбраться, стучусь, зову на помощь себя наружного.

– Тебя двое? – не понял Крист.

– Пока что да, но в дальнейшем я могу обустроиться в пекле, соединившись с собой наружним, или остаться таким, из двух частей и ломтей, хлебом из Ленинграда, окутанным легендами и сажей, голодом миллионов желудков, скомканных и скукоженных, просящих кирпич, чтобы он лежал внутри них и кормил их тысячи лет.

– Чтобы обсасывали его. Конечно, надо искать такое питание, которого бы хватало надолго, на столетия и на всё.

Курт совсем опьянел, каждый глоток давался с трудом, с восхожлением на Эверест, на вершины, на пики, являющие собою карточную масть.

"Пьян, но ведь так нельзя, нужно быть трезвым, вдруг кончится музыка, и люди захотят стихов, то есть тела без кожи, интимного, вскрытого, не облаченного в ритмы и грохот, лишенного сопровождения, рукопашного, а не пуль и снарядов, ядер. Так и должно быть, стихи – это голое, порнография, самое то, огонь и проникновение, пенисы и вагины, груди, соски, овалы, только такое, не латы и не броня".

Зазвучала музыка, вышла местная группа Карбованцы, загремела салютом, его звуком, освобожденным от тела. Курт сходил в туалет, взял бутылку портвейна, разлил его по стаканам, начал слушать звучащее.

– Это теперь легко, но каждую секунду с того света может ворваться Дудаев и устроить войну в любой точке земного шара.

– Брось, Курт, нам ли бояться его? Мы и сами Чечня кругом.

– Я просто чувствую и слышу дагестанскую польку и мазурку. Что-то такое зверское. Аккуратное и нарезанное на Афганистан и Пакистан. Войну черных и белых, взятую за шиворот и корчущую ужасные рожицы, пищащую, как мышонок, которому тоже хочется жить.

– Ерунда, не надо думать о смерти, всё равно ее не избежать. А того, чего не избежать, попросту нет.

– Надо думать о ней, мышление – таран и орудие, ты ломаешь ее, насилуешь, вгоняешь в долги, гонишь голой на улицу, не иначе, никак.

– Мышление то, что в твоей голове, и не более.

– Оно блюёт наружу мыслями и предложениями. А вообще – есть океаны мыслей, сильная голова захватывает их, уводит в плен, то есть в себя, и пожирает. Пожирание есть мышление.

– О, что-то новое, в пьяном и наркотическом состоянии особое мышление, особый захват. Понятно. И трупы нейронов – просто шлак, то, что не переработалось, не стало сознанием, вышло наружу и отправилось спать.

– Спать, чтоб потом проснуться, мозг выходит с мочой и продолжает битву с другими мозгами.

– Тяжело. Соглашусь.

Выпили по одной, захотели еще. Крист разлил по стаканам портвейн.

– Три семерки.

– А то. Ерунду не беру.

– Молодец, – похвалил Курта Крист. – Как там дела у Кортни?

– Хорошо, отдыхает.

– Не бухает?

– Да нет. Пьет иногда – со мной.

– Ты ж постоянно пьяный.

– Не всегда. Не гони.

Курт закрыл глаза, и в тот же миг тысячи железных птиц залетели в зал, начали кружить, заглатывать лампочки и откладывать их в виде яиц.

"Ясновидение, рост железа из тела, нарастание напряжения, новые таблетки, родом из Америки, палеонтологии, нового рассказа Горького, который он написал на бумаге, сделанной из его гроба".

Открыл глаза, сделал глоток, захотел чипсов, потому пошел к опустевшей сцене, взял в руки микрофон и начал читать стихи из айфона, вламывать начистоту, с обеих рук, с обеих ног, лежа на спине, как черепаха, которую жарят в собственном панцире. После чтения поклонился и под авации и мат пошел к Кристу.

– Как тебе?

– Ничего, только не надо было отвешивать поклон.

– Так-то да.

– Слишком жирно, тебе должны говорить спасибо.

– Обязаны, я не спорю.

– Черный лук, квадратный картофель. Нет, ты понял меня?

– Как не понять? Ты об этике.

– Именно, о самом твердом на свете, то есть о Марксе в Мазде CX 500.

– Что за тачка?

– Шикарная.

– Я не слышал о ней.

– Скоро по всей стране.

– Думаешь?

– Да.

– Окей, – вырвался в небо Курт.

Они вышли на улицу покурить, задымили, зажглись, разошлись, раскумарились, как и должно было быть, ведь иначе поезд побежит по дороге, крича и вопя обратное себе и истории государства Российского, которая равна вдоху и выдоху сигареты Мальборо, того, что не здесь, а там, в Калифорнии, где поезд едет внутри самолета, от хвоста к голове, по-шпаликовски, по-данелиевски, как и должно быть, потому что в ином случае мексиканец разрежет планету Сатурн на две части, одну половину наденет на голову себе, а другую – на голову своей жене. Так и будут ходить.