Читаем Человек, которого нет (СИ) полностью

Тогда я был слишком оглушен открывавшимися картинами и тем, что они вообще открываются. Я теперь не вспомню, на каком месте, от какой мысли или картинки я так вцепился в левое плечо и стал его разминать и с силой тереть, и делал это довольно долго. Я чувствовал, что это движение как-то связано с тем, о чем я думал, с городом. И я, конечно, честно попытался найти объяснение в моем здесь-и-сейчас: какую-то травму, переживание, случай - но не смог найти.

У меня осталось не много записей после того сеанса, и не только потому, что память меня подвела. Есть еще одна причина. Многие мысли, которые приходили мне в голову, когда я смотрел на играющий морской свет и на пишущую машинку, и между этими картинами, многие мысли и представления, понимание связей одного с другим, догадки и опасения - они совершенно не укладывались в привычную мне позитивистскую и рациональную картину мира. Кроме того, картинки я мог описать, они имели хоть какую-то определенность и постоянство. Но мысли, мелькающие в голове - как их удержать? Как поверить, что тогда была именно такая мысль, а не то, что додумалось поверх нее после? Как поверить в то, что мне действительно не хватало слов в какой-то момент, и я не мог эти слова вспомнить... Как стал их на ходу изобретать, вполне укладывающиеся в логику русского языка - но не существующие в нем? Я даже не помню, почему я думал об этих страшных вещах и для чего мне понадобились эти слова, но я их думал.

А ведь я даже не произнес их вслух, и как я могу сам себе доказать, что я действительно думал их?

У меня очень много недоверия к себе. Я боюсь придумывать и фантазировать. Речь идет о слишком важных для меня вещах. Речь идет обо мне самом. И я хочу правды, какой бы она ни была, правда мне нужна, а не фантазии о себе, как бы прекрасны они ни были. Честно скажу, не со всякой правдой мне будет легко примириться. Но я, по крайней мере, попытаюсь ее добыть.

И я останавливал полет фантазии, обрывал приходившие в голову связи между картинками в голове и возникавшими мыслями.

Поэтому многое я просто не записал.

Но я записал про одно потерявшееся слово, слово, которое обозначает тех, кто проводит допрос. Я как будто не помнил, как это назвать, я составил слово "пытатель", соответствующее по конструкции словам torturador или torturer. Были и другие составленные на скорую руку слова, но именно это первое поразило меня до глубины души - тем, что оно было абсолютно прямолинейным выражением вкладываемого смысла, но в то же время абсолютно нелепо звучало по-русски.

И оно меня испугало. Оно было настолько страшным, что я так и не смог его произнести. Поэтому у меня нет свидетелей, что я его думал.

Но я знаю.

Этого было уже достаточно для первого раза, и мы закончили.

У меня на губах остался привкус этих страшных слов, а в глазах и в сердце - морской свет и пишущая машинка, и этого хватило, чтобы на какое-то время я перестал сомневаться в том, что я существую на самом деле.

У меня было дело.

У меня была радость.

Я был.

Выписки:

"Для ориентировки в знакомой комнате в темноте мне достаточно дотронуться рукой хотя бы до одного предмета, местоположение которого я помню." Правда, ориентация по памяти рискованна, ведь достаточно кому-то случайно или нарочно переставить предметы в казалось бы знакомой мне комнате, замечал Кант, и он потерян. Cогласно Канту, на помощь тут приходит более надежная форма ориентации по собственному телу: "Однако все же вскоре я буду ориентироваться благодаря одному лишь чувству различия двух своих сторон, левой и правой".

Дина Гусейнова

Неокончательный диагноз: Между Кантом и Саксом

Когда он пытается определить свое местоположение в мире, свое состояние в нем, что может быть ему ориентиром? Мнения, трактовки, объяснения, истолкования и интерпретации - научные или фантастические - других людей? Но даже вооруженные всеми знаниями современной науки (а кто знает, каков действительный объем знаний современной науки!) - они видят только то, что им видно снаружи. Он смотрит изнутри. Они могут предлагать ему свои версии - он не может положиться на их понимание и прозорливость, потому что возможно множество нюансов, которые недоступны их восприятию. И точно так же ему недоступны теоретические - и практические, но внешние по отношению к нему, - знания, которыми владеют они. Кроме того, существуют их собственные ограничения, влияющие на их восприятие.

Однажды он пришел к психиатру и пожаловался на то, что не может относиться к себе иначе чем к мужчине. Думает о себе в мужском роде, ожидает от себя мужских реакций, страдает, что никто другой не видит меня так.

Она сказала: возможно, это климакс.

В тридцать лет - не рановато ли, усомнился он.

Ранний климакс, сказала она.

Многие подобные беседы со специалистами научили его осторожнее принимать их мнения, подобные переставленному стулу: обопрешься на него - и пошел натыкаться на предметы, получая синяки и ссадины в самых чувствительных местах.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее