Человек, которого нет (СИ)

"Сержанта увели с корабля связанного, с завязанными глазами. Он не знал, куда его доставили, с него не снимали повязку. Там его ожидала пыточная команда, состоявшая из офицеров морской пехоты. Его избили, затем повесили на крест в форме буквы Х, с ногами, "разведенными настолько, что казалось, будто они хотят разорвать меня пополам"; били в основном по гениталиям. Пытка продолжалась всю ночь.

... К нему применяли электричество, в результате конвульсий он вывихнул левую руку, на веревке опускали в сточные воды, на третий раз он потерял сознание. Когда пришел в себя, его продолжали бить, теперь по голове, "потому что на теле уже не оставалось места для ударов".

Во время интервью тридцать лет спустя Хуан Карденас подтвердил рассказанное в 1973 году:

"Они применяли к нам все способы пыток. Я ушел оттуда в очень плохом состоянии, хотя всегда был в хорошей физической форме. Всегда занимался спортом. Это мне пригодилось, чтобы выдержать... Они делали всё: подвешивали на крест, применяли электричество, опускали в воду, опускали в воду... она воняла мочой и экскрементами. Вытаскивали полумертвого, блюющего... Пережидали, пока я приду в себя и продолжали. Там был врач. Слушайте, врач. Он указывал "всё, стоп, стоп", и они давали мне отдохнуть и потом продолжали".

Его спрашивали о том, как "собирались уничтожить их всех, морских пехотинцев".

"Я знал, что со мной будет, если мы проиграем. К счастью, я остался жив".

...

В ночь на понедельник 6 августа сержанта Карденаса, полумертвого, перевезли в Военную Академию. Его поместили в камеру в подвале здания, где продолжали избивать, уже не задавая вопросов".

Хорхе Магасич, "Те, кто сказал "нет"

Неокончательный диагноз: Мартышки

Она спрашивает: и что ты чувствуешь про это? - обычный вопрос. Он думает про боль и страх, про отчаяние, про беззащитность. Прислушивается к себе, привычно ожидая этих чувств, готовый выяснить, какое же из них ближе к поверхности, чем другие. И вдруг у него вырывается странная фраза.

А хрен вам, мартышки.

Он моргает. Все его писательское нутро в изумлении. Конечно, вместо хрена он употребил другое слово, и с этим все в порядке, но - мартышки?! В этом контексте? В русском языке это слово звучит почти ласково, оно уж точно не о тех, кто тебя убивает, медленно и с чувством.

И он идет искать это слово в словарях - и находит.

macaco s. m.

1. MamМfero pequeЯo del orden primates, de hocico saliente y callosidades glЗteas; vive en grupo en los bosques asiАticos y africanos.

2. Persona pequeЯa y poco importante.

NOTA Frecuentemente usado como apelativo cariЯoso aplicado a niЯos.

3. Chile, Cuba: Feo, pequeЯo o mal formado.

Он внимательно смотрит на последнюю строчку.

Он снова растерян, почти испуган тем, как проникают сквозь его нынешнее незнание языка - непредсказуемо и необъяснимо - смыслы и чувства.

Ур-роды, говорит он. Проклятые уроды. Хрен вам.

Записки сумасшедшего: То, что я знаю теперь

Радость и удовлетворение... Радость и удовлетворение.

Да нет же!

Разве эти два слова могут передать, что я чувствовал в самом конце той сессии? В тот момент, когда я понял, что их ненависть, их очень личная ненависть ко мне, кажется, подтверждает мою надежду: я убил хоть кого-то из них. Сам. Лично.

По-русски это надо назвать так: кровожадная радость, кровожадное удовлетворение. Мне нужна была их кровь, их смерть. Я хотел их убивать. Я радовался от того, что мне это удалось.

Это очень неуютное, пугающее знание о себе - сейчас, когда я такой мирный человек и такой гуманист. Что-то во мне говорит, что и тогда я не был кровожадным сам по себе.

И вне пространства сессии, вне пространства памяти мне страшно знать и признавать о себе такое. Настолько страшно, что я не нахожу правильных слов. Настолько страшно, что я забыл, совсем забыл об этом факте. Я запомнил, как наткнулся на "мартышек", как был изумлен выбором слова. Но я совершенно не помнил, как торжествовал и радовался, осознав, что мне удалось воздать им хоть немного, хотя бы немногим из них, за то, что они сделали с Хорхе. Да и за все остальное.

Я забыл и не помнил этого.

И только вот сейчас, несколько месяцев спустя, перечитывая записи сессий, чтобы отдать их для этого текста, я обнаружил "второе дно". Мне стало не по себе. Мне было трудно и страшно признать, что я чувствовал это, переживал эти эмоции, я, такой хороший и добрый, незлопамятный и цивилизованный.

Так вышло по чистой случайности, что я посмотрел в тот же день заключительные кадры фильма "Гараж "Олимпо"". Это не про Чили, это про Аргентину. И в этих кадрах - самих по себе - вроде бы ничего страшного нет. Просто летит самолет, военный, транспортный. Большой самолет. Летит над морем. И открывается рампа, хвостовой люк. На этом кино и заканчивается. Ничего страшного, если не знать, что сейчас из самолета будут падать люди, живые, только одурманенные специальными уколами. Обычная практика в те годы в тех краях. В Чили тоже так делали после 1973-го.