Человек, которого нет (СИ)

После двух вечеров подряд, когда я читал свои стихи о Вальпараисо ("стихи о смерти и жизни, поэтическое безумие с комментариями", как я аккуратно охарактеризовал действо, чтобы людей не пугать) я упал в вагон и спал. Надо сказать, в поезде я сплю очень хорошо. Крепко, сытно, много влезает, наслаждаюсь процессом. Поезд - единственное место, где я могу спать даже днем без последствий.

И вот, еду я из Питера, сплю, все прекрасно. А в три пятнадцать поднимаюсь в туалет. И потом не могу уже заснуть. И постепенно погружаюсь в одну старую картинку, которая вообще у меня самая первая была, до того, как что-то вообще еще появилось, она чуть ли не семилетней давности. Сразу, как только я свел воедино координаты во времени и в пространстве, сложил начало семидесятых с Андами, через пару дней эта картинка и появилась у меня. Я знал, что это очень близко к самому концу. Может быть, последние кадры кино.

Описывать ее трудно, хотя она совсем простая. Трудно вообще говорить об этом.

Я лежу на полу, пол бетонный, стены бетонные, помещение, кажется, вовсе без окон, электрический свет, я приподнимаюсь на локте, на левом, поворачиваю голову и смотрю на себя, вижу свои ноги, на них брюки, серые, довольно светлые, и поэтому на них хорошо видно, что они мокрые вверху. И я как-то ничего не чувствую, некоторое внутреннее отупение или оцепенение.

И вот в эту картинку я погружаюсь. Не сказать, что я стал больше чувствовать каких-то чувств, или что появились ощущения. Нет, там какое-то мутное бесчувствие и как будто мало сознания вообще. Одно зрение, одна регистрация видимого. Но из картинки тихой, глуховатой, это видимое вдруг становится таким... глубоким и явственным, наползает на все вокруг. И остается. Я нормально вижу то, что вокруг меня находится сейчас, вижу внутренность плацкартного вагона, простыню, белеющую в темноте. И одновременно я вижу бетонные стены, пол, желтый свет.

Я даже пытался дремать. Но "там" оставалось со мной, как будто связь не разрывалась, даже когда картинка не видна.

Меня мутило, подташнивало. Я чувствовал довольно сильную дурноту, как при отравлении едой, но я точно знал, что отравиться мне было нечем. И никаких сигналов отравления со стороны пищеварительного тракта не поступало. Только муть, дурнота - и тошнит.

Так я проваландался до прибытия поезда, благо, оно случилось в половине шестого. Мы нашли на вокзале открытое кафе, чтобы пересидеть до открытия метро. Я понимал, что мне надо рассказать об этом моему спутнику, но невозможно было сказать, челюсть каменела, горло сжималось, и пока я пытался это преодолеть каким-нибудь способом, мысли уходили в сторону. Оставалась только дурнота и опасения, как же я в этом состоянии, вот-вот грозящем сместиться гораздо ближе к обмороку, поеду с рюкзаком в метро. Потом я вспоминал про картинку и решал, что сейчас расскажу. Но челюсти сжимались и в горло стискивалось. В конце концов, с большим трудом, мне удалось начать говорить.

Спутник мой не испугался и выслушал меня очень внимательно и с сочувствием.

Вскоре после того, как я рассказал, всяческое физическое недомогание рассеялось, как его и не бывало. То есть - вообще бесследно. Мы дошли до метро и разъехались в разные стороны, тогда мы еще не жили вместе. Я чувствовал себя вполне бодро и уверенно. Тошнота не возвращалась, день прошел нормально.

Это было утром 3 марта, в воскресенье, по дороге из Питера.

Разговоры на полях: Об этой книге

- Ты пишешь об этом книгу?

- Да.

- И чем она закончится?

- Ну, как-то вот... Открытый финал. Мы ведь не можем сказать ничего определенного - до сих пор.

- Не можем.

- Я просто расскажу о том, что происходит.

- Это будет книга о процессе, а не о результате?

- Да. Это будет книга вопросов, не книга ответов.

Записки сумасшедшего: Девочки играли

Воскресенье, 17 марта 2013

...

Равви Шеломо спросил: "Каково самое дурное из дел Зла?" И сам себе ответил: "Заставить человека забыть, что он - сын царя".

...

Если "улитка" действительно существует.

Вот я посмеюсь.

Понедельник, 18 марта 2013

Недостоверная информация, досужие домыслы с головокружением и тяжестью в груди, завиральные теории и прочее.

Мы просто играли - они просто играли, она, моя девочка, и ее подруга. Играли и сочиняли истории, придумывали героев и ситуации. Порой их "несло", и они рассказывали друг другу такие байки, что только диву давались сами. Откуда что бралось... Сочинять не успевали, каким-то наитием выдергивали из воздуха, из ничего, из полного незнания детали и обстоятельства. Было это почти четверть века назад - не удивительно, что я об этом и думать забыл давным-давно. Но все чаще мне вспоминается кое-что из этих их баечек.