Человек, которого нет (СИ)

Но он-то сам знает, что не знал, вот в чем фокус. И поскольку для Лу не стоит вопроса, как убедить постороннего, а стоит вопрос, во что верить ему самому, поскольку это он сам смотрит в книгу и видит то, что видит, и увиденное в книге совпадает с увиденным в собственной голове, то куда ему деваться с этим?

И страшно от того, что начинает казаться: еще немного, и он прочитает о самом себе. На следующей странице, на послеследующем сайте - увидит свое имя. И узнает его. Или не узнает. Или не найдет своих следов.

Как быть, если найдет?

Как быть, если не найдет?

Что страшнее?

Он не знает.

Неокончательный диагноз: Гнев, горе, страх

А года за четыре до того, как он начал работать с М., был такой случай.

Он прочитал в статье одной политического обозревателя фразу о том, что США - единственная сила в Южной Америке, вооруженные силы которой имеют отработанные логистические схемы для действий в любом месте региона. Или что-то в этом роде.

Гнев, охвативший его, когда он читал, изумил его самого. Его чуть не трясло. Он тогда все еще пытался сохранить верность научной картине мира, то есть сделать вид, что его нет, что он - всего лишь психологические защиты женщины, которая не смогла перенести потерю возлюбленного. Он списал эту вспышку ненависти на ее юношеское увлечение новостями из Латинской Америки и на тогдашнее ее сочувствие революционерам. И постарался продолжить день как ни в чем не бывало, отмахиваясь от назойливых мыслях о Школе Америк.

Однако ярость не утихала, он слышал, как под тонким слоем благоразумия и приверженности реалистичному восприятию мира его весь день потряхивало от нее. Он был уже знаком с некоторыми основами психотерапии. К вечеру, обнаружив, что ярость так и не утихла за весь день, он вынужден был признать, что ее слишком много для того, чтобы быть эхом чтения газетных статей более двадцати лет назад. Она была слишком яркой, слишком громкой в нем. И он просто сказал себе хрестоматийное: побудь с этим, - и отдался этой ярости душой и телом. Его тряхнуло, плечи собрались, кулаки сжались, дыхание стало быстрым, хватающим. А потом внезапно обернулось рыданиями. За стеной ярости встало горе - до неба. Он шел за горем и плакал, а когда утекли все слезы, его поразил огромный, невыносимый страх.

Он записал в своем дневнике всё течение этого дня, эту ярость, горе и страх, почему-то накрепко привязанные к Школе Америк в зоне Панамского канала. Ничего не понял, но отметил факт. В полглаза разглядывая едва допускаемую возможность того, что он все-таки был на самом деле, он удивился: такая ярость, откуда бы? Конечно, она много читала о выпускниках Школы, пыточных командах и "эскадронах смерти", специалистах по антипартизанским действиям и ведению допросов, - но применительно к более поздним событиям в Центральной Америке, к партизанской войне. А он-то всего лишь был журналистом, довольно далеко от Панамы и значительно раньше. В общем, к тому, что он позволял себе думать (тогда еще не очень-то доверяя своим мыслям) это приходилось как-то по касательной, а чувства были такие - как от прямого попадания. Но тогда он не стал дальше думать об этом. Не хотел фантазировать, да и события текущей жизни занимали слишком много времени и сил.

Так или иначе, от применения простого психотерапевтического приема "побудь с этим" ему стало легче, ярость сменилась горем, горе отрыдалось, страх... страх он честно рассмотрел и записал и на какое-то время забыл о нем.

Оставим и мы этот случай пока что в стороне, но запомним. Сейчас, кажется, подходящий момент, чтобы начать рассказывать эту часть истории. Ради этого придется вернуться к началу - когда сессии едва перевалили за десяток. Вернуться к тому времени, когда Лу еще очень неуверен в себе, еще ни разу не видел Африки, ничего не знает о своей подготовке и навыках, но уже встретился с поразившей его готовностью и собранностью на пороге ада, а затем - с огромным страхом, который был, кажется, намного больше его самого, который невозможно преодолеть. Словом, мы возвращаемся к началу и пройдем этот путь еще раз, по параллельной дорожке.

Выписки:

Но не в том дело, что красота - свет у него был, свой собственный свет. И сила - как будто он знал, что за ним - стена. Не перед ним, такие бывают - всю жизнь стену перед собой толкают, геморройщики... За ним. Хочешь - упрись, но и отступать некуда... А сам открыт, и потому ничего ты с таким не сделаешь против воли его - ни словом, ни делом.

Юлия Сиромолот, "Подсолнух и яблоки"

Записки сумасшедшего: "Старая фотография"

Не фотография, конечно, но раньше для меня эта картинка такой и была - что-то вроде старой, потертой фотографии, чего-то, что было когда-то значимым и важным, но сейчас уже привычно и обесценено, да и нового разного появилось, более яркого и внятного.

Но тут случилось, и я это сюда запишу.