У Билли Фьюри был невозмутимый, угрюмый вид. Таков был его сценический имидж, и, по-видимому, он переносил его и на повседневную жизнь. Наверное, ему трудно было стряхнуть с себя этот имидж. Он был бледен почти болезненной бледностью. Но при этом всем своим видом он как бы говорил: «Я — номер первый. Берегись!» «О'кей, — сказал Ларри. — Начнем, пожалуй. Кого ты собрал, Алан?» «Вон там — Дэрри и Сеньоры. Это — Рори Шторм и Ураганы, Кэсс и Казановы. А вот это — БИТЛЗ.»
Мне показалось, что при слове «БИТЛЗ» глаза Парнса как-то по-особому засветились. Может кто-нибудь посоветовал ему обратить на них внимание.
Когда настала их очередь играть, стало очевидно, что бедный Стюарт не может взять ни одной ноты. Стесняясь, как обычно, и боясь разоблачения, он играл, стоя спиной к публике.
Билли Фьюри вышел из состояния невозмутимости и возбужденно забормотал Парнсу: «Это то, что надо, Ларри. Вот какая группа мне нужно, БИТЛЗ просто изумительны.» Ларри покачал головой, что-то сказал и указал на Стюарта. Билли твердил свое, на этот раз громко: «БИТЛЗ — это то, что надо. Я выбираю БИТЛЗ.»
Когда БИТЛЗ кончили играть, мое сердце бешено колотилось — я надеялся, что, несмотря на Стюарта, Парнс выберет моих ребят, и тогда они пойдут в гору. Битлы улыбались: они видели, как возбужден Билли Фьюри и как он показывал на них. Парнс встал: «Спасибо, ребята. Это было великолепно.» Он повернулся ко мне: «Алан, пусть они сыграют что-нибудь без басиста. Это можно?» Он сказал это так тихо, чтобы никто, кроме меня не слышал.
Бедный Стюарт! Душа у меня ушла в пятки. Парнс заметил большой изъян в БИТЛЗ. Их мощная живая музыка не могла скрыть тот факт, что Стюарт беспомощен на гитаре. Он никогда особенно и не старался, а просто водил пальцами по грифу — по тем местам, где, как ему казалось, должны быть верные ноты. Он не был музыкантом и не стал бы им никогда. Погрузись он в интенсивный курс репетиций этак на миллион лет — тогда, возможно, он мог бы выучиться играть хотя бы «В лесу родилась елочка». Хотя вряд ли. Такого профессионала, как Парнс, нельзя было провести. Он сразу разобрался в Стюарте. Игра была проиграна. Может еще есть надежда? — я видел, что Билли Фьюри продолжает спорить с Ларри, доказывая ему что-то.
Я не торопился исполнить просьбу Парнса: не хотел обижать Стю и расстраивать остальных попыткой разбить коллектив. «Ну так что, Алан? Будем слушать группу без басиста или нет? Давайте побыстрее, у нас мало времени.» Я не мог решиться. Наконец, при всех — Дэрри, Кэсс, Рори и Ринго стояли рядом — я сказал Битлам: «Мистер Парнс хочет, чтобы вы сыграли еще один номер.» «О'кей, Эл. Что играть?» «Видите ли… тут есть одна загвоздка…» Я чувствовал себя подлецом. «Какая?» «Мистер Парнс просит сделать один номер без Стюарта. Только один номер. Из чистого любопытства. Понимаете? О'кей?»
Я чувствовал себя так, словно меня застали на месте преступления, когда я пытался утопить чужого котенка. Стюарт был мне ближе других Битлов. Мы часами беседовали с ним о живописи, о выставках, о его картинах. Он никогда не расставался с этюдником. Он мечтал стать великим художником. Но он никогда не обманывался насчет своей игры на гитаре. Других он тоже не пытался обманывать. Да, конечно, он стоял перед публикой и делал вид, что играет, но при этом так стеснялся, что поворачивался спиной к залу — на 3/4, — чтобы зрители не видели, как его руки совершают бесполезные движения. Он любил Битлов, как братьев. Все они были, как одна семья. И вот я собираюсь разрушить эту семью! Это был один из самых гнусных моментов в моей жизни. «О'кей?» — повторил я.
«Нет не о'кей!» — голос принадлежал Леннону. Голос прямой, презрительный, решительный и твердый, как стальной кулак.
«Нет? Ну хоть одну песню!» Я презирал себя. Я должен был предвидеть реакцию. Они были верны друг другу. Острые на язык, они часто делали Стюарта мишенью своих злых шуток, но как только внешний мир начинал угрожать группе, они становились тверды, как скала.
«Ни одной песни, Эл. Извини, но мы не будем играть», — сказал один из них. «Да, Эл, — не будем», — подтвердил второй. «Не пойдет», — добавил третий.
Мне захотелось броситься к ним и обнять, хотя я понимал, что они упускают свой золотой шанс. Но вместо этого я пробормотал: «Прошу вас, ребятки, ради меня…» Но в моем голосе уже не было ни уверенности, ни настойчивости. Ларри Парнс откашлялся и шепнул мне: «Не надо, Алан. Я не хочу сеять раздор, они — хорошие ребята. Хотят быть вместе. Но басист — ужасен, ты должен это признать, хоть ты и менеджер.» На это я ничего не ответил. Кто-то из групп взял несколько аккордов «Лауры», и напряженность несколько спала.
Леннон сказал: «Алан, ты должен знать лучше, чем кто-либо: мы — группа. Все или никто. Берите нас всех вместе или никого. Вот наш ответ.»