Человек, который хотел понять все

Условия их жизни и пища были ужасны, однако работа, которую приходилось выполнять, донимала еще сильней. Во-первых, рабочий день длился 11 часов, а вовсе не 8, как им бесстыдно лгали на теоретических занятиях. То есть, формально-то он был, конечно, 8, но во все рабочие дни, кроме субботы, им добавляли по 3 часа сверхурочных. И даже в субботу заключенным приходилось в течение трех дополнительных часов заниматься ПИБТ — Починкой Инвентаря и Благоустройством Территории, однако нормы им на это не давали, а значит, то была и не настоящая работа. На ПИБТ можно было «увернуться»: взять, к примеру, ведро и тряпку и тереть в каком-нибудь отдаленном коридоре один и тот же квадратик пола в течение всех трех часов — Франц научился таким хитростям на удивление быстро.

На настоящей — нормированной — работе увернуться было невозможно: куда бы их ни погнали — на полевые работы или на «химию», в швейный или механический цеха — за ними неукоснительно следила охрана. Да если б даже и не следила — ее величество Норма заставляла работать лучше всяких охранников. Плюс голод. Плюс страх перед урками.

Система была проста:

1) Заключенные в каждой камере образовывали «бригаду», и выработку спрашивали со всей бригады, а не с отдельных ее членов.

2) Если бригада не выполняла нормы, все переводились на половинный паек.

Во главе бригады стоял «бригадир» (на практике всегда главный урка камеры), и горе было тому, кто не выполнил свою часть нормы, ибо на него обрушивался гнев остальных урок, да и рядовых «мужиков» тоже. Никого не волновало, сколько часов за последнюю ночь ты не спал из-за приступа душиловки: без освобождения от врача тебя гнали на работу, а уж если ты вышел на работу, то, значит, должен выполнить норму. Освобождение давалось лишь при температуре выше тридцати восьми или при каком-нибудь очевидном заболевании — типа кровавого поноса, перелома руки или кровохаркания, симптомы которого можно предъявить.

Поначалу работа не показалась Францу обременительной. В его первый рабочий день их отправили на «поле» — приятным было уже то, что он оказался на поверхности земли. Стоя на четвереньках, он медленно полз вдоль грядки, выкапывая совком странные ярко-зеленые грибы и складывая их в большие пластиковые мешки. После спертого воздуха подземелья легкий ветерок, дувший над полем, приносил райское блаженство; яркое солнце припекало спину. Хоть Франц и ковырял, не прерываясь, совком в земле, на работе он не концентрировался и думал свои мысли. И, уж конечно, он не смотрел по сторонам, стараясь забыть, что поле оцеплено автоматчиками в черной униформе и что справа и слева от него работают другие заключенные в мешковатых красных комбинезонах.

Он вспоминал, как на него посмотрела Таня, когда ее выводили из «приемника» через тяжелую металлическую дверь, помеченную зеркалом Венеры. Обернувшись на пороге, она улыбнулась и махнула рукой — а охранник в черном мундире грубо толкнул ее в спину. «Руки держи за головой, шалава, — залаял он, — сколько раз говорить?» Франц бросился на выручку, но перед ним вырос другой охранник и с удовольствием ткнул ему в лицо пистолетом: «А вот это видал, падла? С-стоять …» Кровь застучала у Франца в висках, но бунтовать было бесполезно, и он отступил, вытирая разбитую губу платком. А через минуту и его самого увели из приемника — через другую дверь, помеченную мечом Марса.

Следующим пунктом программы явилась «баня», где у Франца отняли одежду, обрили наголо и прогнали сквозь ядовитый, якобы дезинфецирующий, душ. Затем ему выдали уродливый мешковатый комбинезон и белье (все, скроенное из одной и той же грубой ткани красного цвета), а также огромные, нестерпимо вонючие, черные сапоги. Охранник провел Франца по длинному коридору, перегороженному в двух местах решетчатыми дверями, и сдал внутренней охране, одетой в мундиры белого цвета.

Беломундирный охранник отвел его в крошечную комнатушку со столом и стулом и выдал очередной набор анкет — на этот раз Франц даже не пытался спорить и безропотно взялся за работу. Анкеты имели ярко выраженную криминально-судебную направленность: «Состоял (а) ли под судом за убийство, изнасилование, неуплату налогов?, Испытывал (а) ли позыв к преступлению? Ваше отношение к наркотикам?». После заполнения анкет Франца сфотографировали и взяли отпечатки пальцев — много времени все это не отняло, и уже через полчаса он входил в камеру 21/17/2, сжимая под мышкой комплект серого постельного белья.