Человек, который хотел понять все

Потом было воскресенье — выходной, а с понедельника их перевели в один из химических цехов — «на химию».

Если б Франц попал туда сразу после смерти, то непременно бы решил, что находится в аду. Это был огромный — примерно триста метров на пятьсот — подземный зал, забитый всевозможным оборудованием: открытыми резервуарами с бурлившими без видимых причин разноцветными жидкостями, ректификационными колоннами до потолка, автоклавами с гроздьями щелкавших датчиков, обшарпанными закопчеными станками и прочими машинами в том же роде — огромными, грязными, ядовитыми и уродливыми. Каждое рабочее место освещалось отдельной лампой, и, поскольку одного работавшего от другого в среднем отделяло метров тридцать, то в цеху царила почти полная темнота. Недостаток света, однако, с лихвой компенсировался избытком шума: бульканьем жидкости, свистом вырывавшегося из клапанов пара, лязгом механизмов с движущимися частями, мощным гудением электромоторов. Сырьем служили какие-то порошки всех цветов радуги — когда их подавали по конвейерам, то в воздух поднимались столбы едкой пыли и, вместе с клубами ядовитого пара, образовывали смесь, по плотности сравнимую с атмосферой Юпитера. Дышать незащищенными легкими в химических цехах было невозможно, и заключенным, слава Богу, давали респираторы. Однако фильтры к ним меняли лишь раз в неделю, в понедельник, так что к пятнице респираторы воздуха практически не очищали. Да еще температура в цеху никогда не опускалась ниже тридцати пяти градусов, троекратно усиливая действие загрязненного воздуха на изможденных заключенных (работа на химии, очевидно, и являлась основной причиной душиловки).

Как бывшему ученому, Францу досталась «техническая» работа — оператора ректификационной колонны. В воскресенье после теоретических занятий их Наставник (вечно пьяный дегенерат, прозванный за глаза Мордастым) выдал ему инструкцию по эксплуатации, а уже на следующий день Франц должен был начать работу. Нужно ли говорить, что с самого утра он стал отставать от графика, ибо в реальности проклятая колонна выглядела совсем не так, как на схемах в инструкции. (Хуже всего дело обстояло с кнопками, рычагами и шкалами датчиков, не имевших пояснительных надписей и располагавшихся в самых неожиданных местах.) Франц вложил в работу все силы: носясь по винтовым лестницам с размокшей инструкцией в руке, он проверял показания приборов; справляясь со схемами, нажимал всевозможные кнопки, поворачивал верньеры, дергал рычаги … Пот заливал ему глаза, и он поминутно снимал и протирал защитные очки, не обращая внимания на клубившиеся вокруг тучи едкого пара. На перилах и ступенях лестниц испарения конденсировались липкой ядовитой слизью — на которой Франц однажды поскользнулся и сверзился вниз (слава Богу, это произошло в самом низу колонны, так что он лишь несильно ушиб локоть). В результате, с первым сливом компонент он опоздал лишь на двадцать минут, десять из которых ему удалось наверстать во время заправки колонны новой смесью, а другие десять — во время следующей заправки. Последний за рабочий день слив компонент он закончил строго по графику.

Однако из трех операторов колонн график выдержал лишь один Франц. Заключенные, подвозившие сырье, простаивали, и бригада в целом норму не выполнила. Их на день перевели на половинный паек, а урки устроили безобразную «разборку» с двумя невыполненцами, повторившуюся с одним из двоих еще и на следующий день. Только в среду бригада выполнила норму и, соответственно, в четверг получила полный паек.

Именно в эту среду Франц в первый раз не отдал свою порцию вонючей утренней каши Оборвышу и съел ее сам.

—  — И на этот вопрос нам ответит … та-ак, кто у нас давно не отвечал … заключенный 14/21/17/2.

—  — Мы должны думать о своих ошибках, господин Педагог.

—  — Каких именно ошибках, заключенный?

—  — Э-э … м-м-м … не знаю, господин Педагог.

—  — Идиот! Сколько раз говорить: «Благодарный заключенный должен думать о своих прошлых ошибках, ибо тогда он не повторит их в будущем». Повторяй три раза … ну-у?!

—  — Повторяю, господин Педагог. Благодарный заключенный должен думать о своих прошлых ошибках, ибо тогда он … э-э … не повторит их в будущем. Благородный заключенный должен думать о своих нужных ошибках, ибо тогда …

—  — Кретин! Три дня карцера!

На химии их бригада проработала до конца недели, а потом их перевели в один из механических цехов, к конвейеру — и это оказалось хуже всего. По конвейеру ползли остовы каких-то механизмов неизвестного назначения — в обязанности Франца входило прикреплять к ним электромоторы. Работа включала в себя четыре операции:

1) сначала он доставал мотор из ящика и устанавливал в нужную позицию на станине механизма;

2) потом, выровняв соответствующие отверстия в корпусе мотора и станине, продевал болты и наживлял гайки;

3) закручивал гайки при помощи гаечного ключа;

4) и, наконец, нажимал специальную кнопку, уведомляя диспетчера о своей готовности к следующему прогону.