Человек, который хотел понять все

А Иван? С Иваном-то я сколько прожила — почти семь лет! Почему ты его не считаешь? И он меня любил, нуждался во мне! Без меня он бы в Институте Психздоровья безвылазно лежал … а то и похуже.

А ушел он тебя куда, не припомнишь? Может, в Психздоровье лег? Нет, и не думал! Может, «куда похуже» отправился? Тоже нет! А ушел он …

ПЕРЕСТАНЬ!"

Танины воспоминания. Часть 3

Давид безусловно относился к сильным людям, он даже и выглядел, как медведь: здоровенный, широкий, рыжие курчавые волосы торчат во все стороны — редкий для еврея тип. А Иван, наоборот, — редко встречающийся тип русского: тощий, с узкой грудью, жидкая жалкая бороденка кустится на худом лице. Таня звала его князем Мышкиным, а в минуты нежности — просто Мышкой. И был он — человеком слабым. Он, может, потому и представлялся «Иван», а не «Ваня», чтоб выглядеть побольше.

Таня подобрала его через год после развода с Сашкой — только-только узнала, что балбес уехал-таки в Англию. Настроение было тогда — хуже некуда. Однако, нет худа без добра: видно на своих депрессиях они с Иваном и сошлись — как в «Маугли»: «Мы с тобой одной крови, ты и я». Никто из ее подруг понять не мог, зачем она с этим недоделком связалась … разве что, из благотворительности? Вообще-то, мужская половина их Института (как и любого гуманитарного института в Москве) на три четверти состояла из недоделков: увечных, хромых, парализованных, голубых … ну и, конечно, психов всех мастей. Уж если б Тане приспичило благотворить, так только свистни — сирые и убогие (кроме голубых, естественно) набегут дюжинами. Да только все это было ни при чем: Ивана она, конечно, жалела, но видела в нем и что-то еще, помимо жалкости. Как бы это объяснить?… — ну, скажем, так: потенциал неиспользованных возможностей.

История Ивана была проста: дед и дядя с материнской стороны — психиатрические, отец — пьющий. Однако, семья — одаренная: и дед, и отец — оба известные художники. Ну, ясное дело, у маленького Вани с детства обнаружились способности — да только родителям его было не до того: сдали в школу с художественным уклоном и вернулись к своим междуусобицам.

Далее последовало:

Институт Психического Здоровья (DS: депрессия),

Суриковское училище, Институт Психического Здоровья (DS: хроническая депрессия),

«Группа молодых художников против социалистического реализма»,

Институт им. Сербского (DS: вяло протекающая шизофрения),

первая (и последняя) нелегальная выставка,

Институт им. Сербского (DS: остр. шиз., ослож. психомот. расстр. двиг. апп.).

В последнем случае с диагнозом они, пожалуй, переборщили: все знали, включая Би-би-си, что на большее, чем вяло протекающая, Иван не замахивался никогда. Ну, а психомоторные расстройства двигательного аппарата — так те и у здорового начнутся, ежели ему аминазин в таких дозах колоть! От этого аминазина несчастный Иван целых три недели ходить не мог и так напугался, что из злополучной Группы вышел, а потом, к радости КГБ, устроился на службу — в Институт Реставрации, в Отдел Икон.

Когда он ей сказал, что уже три года не рисовал, она его не поняла. «Ты имеешь в виду — не выставлялся?» Нет, именно, не рисовал. «А почему?» Этот вопрос застал Ивана врасплох: и правда, почему? Он стал мямлить что-то о тяжелых переживаниях, вызвавших потерю интереса; а также о бессмысленности и невозможности занятий искусством в условиях тоталитарной идеологии. Правды он ей не сказал — ни тогда, ни после. Она догадась сама: рисовать Иван уже не мог — как штангист, надорвавшийся при попытке установить мировой рекорд, никогда больше не подходит к штанге.

А еще он был религиозным, так что венчались они в церкви. И до самой свадьбы не спали друг с другом (целый год!) — он настоял. Этот бзик так Таню удивил, что она твердо решила Ивану не изменять — благо Давид уехал на пять месяцев в Архангельск, а больше никого у нее в тот момент и не было.

Решение выйти за Ивана она приняла с открытыми глазами: знала, что психиатрический. И точно: через две недели после свадьбы — загремел в Институт Психздоровья. Сначала перестал с ней спать — на седьмой день, безо всяких объяснений. А в следующую пятницу просто не пришел вечером домой (Таня в тот день на работу не ходила, чертила дома). Сперва она позвонила ивановым родителям — без толку, потом ближайшим друзьям — тоже не знали ничего. Следующим этапом, отыскав его записную книжку, — всем подряд. Только дойдя к часу ночи до буквы "Ш" (Игорь Генрихович Штейнгардт), она узнала, что муж ее — «где обычно, в четвертом корпусе», и что «мы даже сумели положить вашего Ваню в его любимую палату!» Эта «любимая палата» ее чуть не доконала … Что же касается подробностей, то Игорь Генрихович обсуждать rial">их по телефону не пожелал и пригласил Таню в понедельник лично, а пока: «Очень вас прошу, милая, к Ванечке не ходите и о нем не беспокойтесь, он у нас в целости и сохранности.»