Человек, который хотел понять все

Франц повернулся к Чирею. «Ты чего?... – залепетал тот и попятился назад. – Смотри, потом хуже будет... Дрон тебя с говном съест!» – «Ты до этого не доживешь, гнида», – сладким голосом отвечал Франц. Находившиеся в камере заключенные повскакали с коек и окружили их. «Эй, Коряга, Дрона позови!» – крикнул Чирей. «Стронешься, Коряга, с места – убью!» – не оборачиваясь, усмехнулся Франц. Урка допятился до стены... и вдруг с исказившимся лицом бросился вперед, пытаясь лягнуть Франца в пах. Тот отскочил в сторону и с оттяжкой двинул Чирея сбоку в челюсть; урка рухнул на четвереньки. Сладостный позыв прикончить врага ударил Францу в голову... он подскочил к копошившемуся на полу Чирею и врезал ему так же, как до этого Моджахеду, – ногой под подбородок. Подонок повалился набок и более не шевелился; на губах у него запузырилась кровь. Франц остановился и схватился рукой за спинку ближайшей койки; сердце его колотилось у горла, ноги подгибались. Остальные заключенные молча смотрели на него. Драка заняла секунд двадцать... что нужно делать теперь, Франц не понимал.

Но тут, спасая от необходимости принимать решение, в камеру вошел Алкаш: «Опять, с-сукины сыны, на перекличку опаздываете... – гаркнул он, – ...эге, что это у вас происходит?» Все попятились назад, и Франц остался один в проходе между койками, на равном расстоянии от лежавших на полу урок и трясущегося новичка на заднем плане. «Зачинщик кто? – заревел Алкаш. – Зачинщик кто, с-сволочи?»; в дверь за его спиной повалили остальные заключенные. Франц встретился глазами с Дроном, и это решило дело. «Я зачинщик, господин Наставник», – сказал он. Через полторы минуты вызванные Алкашом по рации охранники уже выводили Франца во внешний коридор; приговор – три дня карцера с выводом на работу. Оклемавшиеся к тому времени Чирей и Моджахед проводили его полными ненависти взглядами. А последним своим впечатлением Франц унес из камеры странную ухмылку новичка – не испуганную, как можно было ожидать, а какую-то... Франц не мог понять, какую.

Дорогу в карцер он знал хорошо: они прошли метров триста по главному коридору и свернули во вспомогательный. Гремя ключами, охранник отпер решетчатую дверь; после нее оставалось пройти еще метров двести. Франц шел с удовольствием: три дня карцера казались наилучшим выходом из положения. Он стал размышлять, что бы произошло, случись эта история на пять минут раньше: Моджахед и Чирей оклемались бы до начала переклички, Алкаш бы ничего не заметил, а уж потом... Франц поежился, представив себе, что произошло бы потом. «Ладно, трепка от меня не уйдет», – философски подумал он и усмехнулся своим мыслям: если б три месяца назад ему кто-то сказал, что он будет так спокойно размышлять о грядущих побоях, он бы рассмеялся собеседнику в лицо.

Подошвы сапог привычно липли к клейкому линолеуму, спереди и сзади топали охранники. «Завтра на танцы пойдешь?» – спросил топавший спереди топавшего сзади. «К нам или на женскую половину?» – отозвался последний. «К нам». – «Не пойду». – «А на женскую половину?» – «Тоже не пойду». Справа и слева в стенах коридора виднелись какие-то двери, над головой проплывали заросшие паутиной лампы и водопроводные трубы. «Так чего ж ты, разъеба, спрашивал, на какую половину?» – укорил передний, обдумав услышанное. «Не твое собачье дело, – незлобиво отвечал задний. – Отстань, мудила». Они остановились перед дверью карцера. Передний охранник, звеня ключами, с лязгом отомкнул и со скрипом отворил тяжелую металлическую дверь: «Заходи!» – а когда Франц шагнул внутрь, привычной скороговоркой забубнил: «В карцере не курить, на пол не плевать. С завтрева переводишься на половинный рацион питания, двух-третевый рацион сна и усиленные физкультурные». Не дожидаясь окончания ритуала, второй охранник пошел обратно. «И не вздумай на звонок попусту жать, зараза! Ежели вызовешь без нужды, лучше сразу харахере себе сделай». – «А что такое харахере, господин Член Внутренней Охраны?» – поинтересовался Франц. «Это когда сам себе хер отрезаешь, – любезно разъяснил охранник. – От слова ‘херург’, понял?»

Дверь захлопнулась. Послышался звук запираемых замков.

Карцер представлял собой узкую комнату с четырьмя двухэтажными кроватями; под потолком в четверть накала горел красный ночник. Францу повезло: он был единственным штрафником (карцеры имелись лишь на одном этаже из трех, так что в каждом могли находиться до восьми заключенных с трех разных потоков). Он быстро разделся, залез на дальнюю от параши верхнюю полку и закрыл глаза, стараясь не потерять ни секунды короткого карцерного сна. Лежа в последнем приступе бодрствования, Франц вспомнил прощальную ухмылку толстого новичка: зловещая – вот как ее можно было бы описать... если б только зловещая ухмылка на устах этого труса имела хоть какой-то смысл... нет, не вяжется.

Франц уснул.