Человек, который открыл все двери

Анатолий покинул храм в разочаровании: настоящего чуда он снова не увидел. Лишь скисший компот человеческих эмоций, и ничего божественного. Он присел на скамейку, вытер платком пот со лба и обнаружил на ткани чёрные следы. Какая-то скрюченная старуха, ковыляя из храма с холщёвой сумкой, остановилась перед ним и протянула стеклянную бутылку, в каких раньше продавали молоко:

– Э, милок, совсем плохо тебе! На, выпей – святая, из храма взяла. Выпей-выпей, полегчает!

Горло и правда пересохло. Он поднёс было бутылку к губам, но в нос ударил резкий запах серы, чуть не вызвав новый приступ кашля – он дёрнулся и отбросил бутылку назад. Несколько капель попали на руку и обожгли кожу.

– Что ты дала мне, старая? – Злобно крикнул он бабке, озираясь по сторонам – но её и след простыл, хотя далеко она уйти не могла.

Всё враньё, всё и всюду! Нет правды в быту, нет её и в церкви. Всё осточертело Анатолию, и он решил отправиться прямиком в Иерусалим, в Храм Воскресения Христова.

Прошёл уже почти год, как явились Анатолию во сне волшебные слова. За это время он похудел ещё больше, хотя и так был худым; потемнел и потускнел, и в Иерусалим, этот желчный, пахнущий песком город он прибыл с видом человека, совершенно разочарованного жизнью, но в глазах которого безумной фантазией ещё теплилась последняя надежда – последняя искра, сохраняющая в нём огонь жизни. Он приблизился к храму; он специально выбрал наиболее тихий день, когда не проводилось никаких служений, и храм работал в обычном режиме.

Трепетный, мистический страх, как и в тот раз в Санкт-Петербурге, охватил его и сейчас. Пару раз пробирал его странный кашель, и закрывая рот платком, с недоумением он потом видел на нём черную склизкую размазню, точно объелся угля. Правым глазом он почти не видел – три белых штриха расползлись и застлали почти весь зрачок. Входя в Кувуклию, он весь дрожал и смотрел только в пол. С ним зашли ещё трое, а сзади уже надвигалась группа паломников из Греции, насколько он мог различить язык. Монах, дежуривший у входа непосредственно в пещерку, где находился Гроб Господень, стал поторапливать их. Поклонился Анатолий, как и все, камню Ангела, и через низенький проем вошёл в святейшую на земле комнату. Скотское желание его вдруг отпало, слова будто стали забываться, стираться из памяти, но он усилием воли заставлял себя помнить цель своего визита: либо сейчас, либо никогда. Он должен завершить начатое!

Он лицезрел пред собою Ложе Господне, накрытое мраморной, с ровной трещиной посередине, плитой, под которой, согласно приданию, находилась подлинная поверхность, на которой покоилось тело Христа. Помещалось в этой крохотной комнате не более четырёх человек, и три неизвестных спутника его приклонили колена перед плитой, а он, обливаясь холодным потом и дрожа, как осенний лист, отошёл к стене и вцепился взглядом в священное место.

Изображение точно смазали – он не мог сфокусировать взгляд, так же как и с сформулировать мысль. Через силу, ощущая тошноту и начинающий душить его вновь непонятный кашель, он представил себе движение этой плиты и через силу выдавил: «сан-сааа-саад…» стены вздрогнули, и рот его наполнился чёрной слизью. Он подавился, не договорив. На истёртый пол упало несколько вязких капель – они зашипели, въедаясь в священную поверхность и образуя в ней крохотные ямки. Таких ямок было множество на полу, некоторые из них почти стёртые, другие свежее – сейчас он заметил их и понял, откуда брались они. Не одно злодейство было исцелено в этой комнатке. Он прислонился к стене и зажал рот платком, но слизь уже текла по пальцам.

Один из паломников пугливо оглянулся на него. Должно быть, он представлял собой совсем жалкое зрелище: мужчина с плешивой нищенской бородкой, выпучив глаза и перекрестившись, выбежал вон. Но Анатолий не собирался отступать. Он должен понять это! «сан-сааа…» слова гоготали в горле, выплёскиваясь чёрными пузырями. Но он договорил их. Ясно представляя себе движение плиты, задыхаясь и еле стоя на онемевших ногах, он всё же договорил…

Вокруг всё как будто качнулось. Метнулись в бок многочисленные лампады над ложем, съехали стоявшие на полочке иконы. Свет свечей дрогнул; по стенам прокатилась вибрация. Раздался каменный скрежет, и плита, разломившись как раз на месте трещины, медленно двинулась в сторону прохода и с диким грохотом рухнула на каменный пол. Падая, она разломилась на множество каменных осколков и рассыпалась по всей комнате. Взору обомлевших предстало истинное ложе Христа, которое, однако, представляло собой просто груду осколков без каких-либо заметных на них характерных следов. Анатолий сползал по стене в полном оцепенении. Полный ужас читался на лице забежавшего внутрь дежурного монаха; лицо его точно тоже сползало вниз, обнажая кости черепа. Все, кто был снаружи Кувуклии, поняли, что что-то случилось. Один из паломников, тех, что припал на колени, на четвереньках выбрался вон и убежал; другой же взял с Ложа осколки камней, выбрался наружу и с криком «она разбита!» кинул их в людей.