Человек, который похитил королеву и распустил парламент

— Когда вам надоест заниматься смешной стороной этого дела, вы, может быть, перейдете к практическим мерам…

Улыбка исчезла с лица Лэнгли, и он резко оборвал фельдмаршала:

— Мы ничего не предпримем!

Воцарилось молчание. Все выжидали. Либо старик выжил из ума, либо его хитрость была недоступна пониманию собравшихся. Они ждали, пока Лэнгли сморкался, поглядывал через окно на улицу. Потом он заговорил, растягивая слова:

— Этот человек негодяй, но он всем нам сделал подарок. Ничто не могло лучше поправить нашего нынешнего положения. Ригли должен встать на колени перед Вайаттом и поблагодарить его. И всем нам надлежит поступить так же. Народу мы надоели. Кроме всего прочего, социалисты были на пороге краха. Еще шесть месяцев — и они сами стали бы просить нас взять власть и свои руки, а это было бы нам невыгодно, поскольку нашему правительству пришлось бы принять непопулярные в народе меры и допустить в свой состав представителей других слоев населения, а все мы понимаем, что это значило бы.

И вот приходит Вайатт и все делает за нас. Он ведет дело плохо, и его скоро прогонят. Мы можем оставить это лейбористам. Что же произойдет потом? В случае провала Вайатта народ обвинит социалистов в том, что они допустили Вайатта к власти. Социалисты обратятся к нам, и тогда наши позиции станут прочнее и мы сможем принять любые меры, чтобы не допустить того, что случилось при власти социалистов.

Старик помолчал немного, внимательно посмотрел на свои большие, чем-то напоминающие высохшие прутья руки и стал сжимать и разжимать пальцы.

— Они как глина в наших руках, — продолжил он. — Мы можем лепить из них что угодно благодаря этому подарку. Толпа будет сжигать чучело этого дьявола каждый год двадцать третьего октября и благодарить монарха и парламент, то есть нас, избавивших страну от опасности повторения случившегося. А вы хотите отказаться от этого дара прежде, чем он запугает простой народ чуть ли не до смерти. Мы не станем ничего предпринимать. Пусть он порезвится день, даже год. Когда же наступит время, мы зажжем наши праздничные костры.

7

Солдаты восставшего гарнизона молча наблюдали за огромным красным вертолетом, который, подобно птице, сделал небольшой круг и медленно опустился на площадь у Тауэра, неподалеку от древнего места казней.

Ни салюта, ни почетного караула. Только небольшая группа солдат и вновь назначенный начальник тюремной стражи Френч, в распахнутом плаще, с заложенными назад руками. Он не пошевельнулся, даже когда королева и члены ее семьи вышли из вертолета.

— Прошу сюда.

Солдаты как-то странно посмотрели на Френча, рукой показавшего на Г-образный дом в углу двора. Странность эта объяснялась, видимо, необычностью происходившего. Однако голос Френча прозвучал строго.

— Ваши личные вещи скоро будут доставлены сюда. Двое из моих солдат будут помогать вам во всем до прибытия ваших слуг.

Френч умолк, резко повернулся и пошел вперед, не ожидая никакого ответа. Королева и члены ее семьи последовали за ним по булыжной мостовой к старому дому, из которого когда-то леди Джейн прошла свой последний путь к плахе. Принц споткнулся и чуть было не упал. Один из солдат невольно протянул руку, чтобы поддержать мальчика, но королева опередила его.

На мгновение королева остановилась на пороге дома. Лицо ее было бледным.

Историки все еще гадают, почему Вайатт созвал пресс-конференцию раньше, чем выступил с обращением к стране. По их мнению, ни один уважающий себя революционер не стал бы подвергать себя натиску журналистов до тех пор, пока не нашел бы должного объяснения своим действиям, приведшим к захвату власти в стране.

Письмо, датированное 7 июля 19… года, писателю Полю Моррисону, одному из главных заговорщиков:

«Конечно, это рискованная игра. Но что случится, если корреспонденты все-таки зададут один из тысячи коварных вопросов, до которого может додуматься только один из миллиона простых людей? Пострадает ли наше дело? Мы либо добьемся признания сразу, либо не добьемся его совсем. Никаких полумер. Коварные вопросы не смогут остановить смелых людей. Конечно, я объясню наши намерения, но не в форме заявления. Извините меня, но ваше предложение неправильно. Любая попытка оправдать нашу позицию будет похожа на партийное политическое заявление.

Еще на совещании на Розетта-стрит я говорил, что народу надоели всевозможные политические обещания. И поэтому нет смысла таким путем искать симпатии. Что же касается тысячи коварных вопросов, то весь фокус состоит в том, чтобы иметь тысячу и один ответ на них.

В течение ближайших двух недель я буду в Йоркшире и воспользуюсь случаем, чтобы познакомиться с нашей группой в Лидсе. Их руководитель, кажется, чем-то напуган…»