Человек, который стал Богом

Роскошно и смело бредя по вечернему безлюдному проспекту, таинственный незнакомец все больше терял загадку, распадаясь на больного человека, закутанного в фиолетовую ночь и город, по ландшафту которого он плавно тек, как капля влаги течет по взмокшему бокалу пива в немецком баре, который поджидал нашего героя за углом. Подойдя к узкому как черные матовые створки лифта крыльцу, мужчина потянул на себя массивную дверь, которая на удивление плавно поддалась. На входе его встретила разгоряченная внутренним монологом мулатка, своими колдовскими зелеными глазами пожирая харизматичного гостя, пока ее голубой от потолочных софитов рот предлагал ему присесть прямо за пустой барной стойкой. Немецкий бар был не просто баром для любого желающего, а закрытым от посторонних глаз местом, где непринужденно может отдохнуть любой известный оппозиционер, запрещенный поэт, гомосексуалист, трансвестит, вор в законе и даже крупный политик. Он не был одним из них и все же каждый присутствующий принимал его за своего. Каждый понимал, что зайти сюда с улицы нельзя. Для присутствия здесь должна быть тяжелая как стальной рельс причина – весомая и гладкая. Татуированные руки бармена уже наливали мужчине бокал немецкого нефильтрованного пива. Рядом стоял рокс шотландского скотча. Присев за барную стойку, он как-будто по привычке опрокинул виски и сделал три глотка пива. Глаза налились влажным светом. Первые три пальца правой руки он потер между собой, словно взяв щепотку воздуха и посыпая им на невидимое и неведомое никому чувство. Виски вспыхнул легким жаром во рту, табачный дым обволок, ваниль расцвела, а ноты кофейного и пшеничного зерна заплелись в колосок терпкого послевкусия. Глоток пива потушил первозданный огонь и вязко подчеркнул слабовольную, безропотную важность последнего, холодного, рассудочного впечатления. В этом баре, здесь и сейчас – изгнанные, потерянные, брошенные. Но ни в коем случае не жалкие, а достойные друг друга. Достойные этого убежища.

Атмосфера немецкого бара была напыщенной, пещерной, завораживающей, интимной. Несколько известных лиц были рассажены в хаотичном порядке, но не были сжаты. Каждый как-будто сидел на своем месте. Музыка была легкой и непринужденной – полуобнаженная дива пела джаз и ее сладкий голос вливался в эротичные фантазии старого, бордового пианино, робкой скрипки и самодостаточной виолончели. Барабанщик не был ударником, он давал звуку сочиться и дрожать. Души людей были расслаблены, обезоружены. Центральный гость этого вечера растворял свое горе в блаженстве, которым был одарен от природы. Даже сейчас, далеко за полночь, он ощущал сумрачное приветствие жизни, как она обволакивает его внутренний мир, словно пары фимиама древнееврейский храм. Ничто не могло уберечь его от счастья. В какой-то момент ему показалось, что его рука угощает его третьей порцией виски и бокал пива вновь закругляет жар односолодового волшебства. В следующий момент его рука щупала подбородок одной гостьи, владелицы сети бутиков женской одежды. Он смотрел ей в глаза и видел, как зрачки ее крупных столичных глаз раздуваются от возбуждения. На низких частотах он шептал ей бредни Шопенгауэра напополам с Ницше. Он захотел прикусить в поцелуе ее припухлую от природы нижнюю губу, но она пыталась вымолвить "нет". Они шли в уборную, замок щелкал, ночные всхлипы и ритмичные шлепки благовествовали о жизни, которая хотела продолжиться через это греховное, непорочное знакомство. Их тихие стоны были перемешаны точно так же, как их пот, парфюм, их жизни. Они навеки запечатлели друг друга в друг друге. И если их слабое сознание откажется вспоминать об этом, их тела навсегда запомнят эту жаркую плотскую беседу двух ищущих любви.