Оставалось вежливо отпить коньяка, прикорнуть невежливо на диване и по возможности терпеливо отвечать на расспросы полковника. Человек по имени Уильям Уайт, живущий примерно в двенадцати тысячах километров отсюда, в Пасадене, штат Мэриленд, девятнадцать часов тому назад написал чернильной авторучкой на полях вечерней газеты вполне бессмысленную строчку, состоящую из шестнадцати латинских букв и арабских цифр. Он просто выдумал ее "из головы", затем отрезал ножницами эту узкую ленточку газетной бумаги и спрятал в свой домашний сейф. Вот и весь контрольный вопрос.
– Диктуйте, я записываю, – сказал Стефанов.
Спустя четверть часа он заставил Безукладникова заново продиктовать тот же произвольный набор знаков и даже удивился точности повтора:
– Далеко пойдете, Александр Платонович! – Это надо было понимать как щедрую похвалу. Запьяневший Стефанов неспешно отправился в туалет.
С такой же неспешностью Безукладников встал с дивана, выудил из кармана стефановской куртки телефон и набрал номер.
На этот раз Ирина почти онемела, поскольку была не одна, катастрофически не одна. Она еще не успела скинуть какую-то липкую сбрую из латекса (новое хобби ее господина) и так и стояла босая с трубкой в руке, одетая лишь в эту порнографическую упряжь, и слушала невменяемо, как Безукладников умоляет: "Маленькая моя, ну решись! Мы же с тобой уедем, куда захочешь! Ну зачем тебе эта фигня?.." Он все окликал телефонную пустоту, все просил: "Ну маленькая моя!..", пока его не свалил на пол пьяный, но меткий удар кулаком чуть ниже виска. Телефон отлетел в угол комнаты, а уже через секунду двое мужчин, сцепившись, катались по полу, прерывисто дыша, наливаясь азартной ненавистью дерущихся подростков. Безукладников был потяжелей, полковник – потренированней.
Звонок услышали оба – он заставил их замереть и разнять объятия.
Стефанов, не вставая с пола, дотянулся до мобильника, хрипло ответил: "Слушаю!", страшно побледнел и больше не выдавил из себя ни слова.
Звонил Шимкевич. Обрадованный тем, что этот неуловимый "дятел с Кондукторской", бывший Иринин супруг, наконец прорезался, он тут же набрал определившийся номер, но меньше всего ожидал наткнуться на Стефанова.
Таких угроз и обещаний в свой адрес полковник еще не слышал. Самое безобидное из них сулило ему групповое изнасилование силами бойцов уктусской группировки как заключительное событие в его жизни. Но сперва из него вытряхнут все, что он поимел от Коли Шимкевича, – до последнего доллара.
Ужаснее всего для трезвеющего Стефанова было даже не то, что он услышал в трубке. А то, что все это неизбежно станет материалом прослушки в его родной конторе, и не только в ней. И, значит, точка возврата пройдена – назад уже не отыграть.
Вот с того момента Стефанов обращался с Безукладниковым даже хуже, чем с заложником, – как с мешком, как с неудобным контрабандным грузом. Не дожидаясь наступления утра, он выгреб из сейфа шуршащее содержимое, заставил Безукладникова одеться, вытолкал его в темный заснеженный двор, а потом затолкнул на заднее сиденье своего "Опеля". Безукладникова даже удивила собственная безропотность. На самом деле он наслаждался вафельным хрустом наконец окрепшего ночного снежка и легкой отдушкой бензинного угара.
Машина цепко держала дорогу, пригородное шоссе и притихшие улицы были почти пустынны, и могло показаться: Стефанов потому так напряжен за рулем, что вынужден катить впереди автомобиля раздвоенный световой шар. Хотя ничего светоносного в полковнике Стефанове не было – была мрачность опытного комбинатора, у которого не осталось выбора комбинаций. Он остановил машину в полутора кварталах от дома, где три года назад купил себе квартиру, и застрял в тяжелой нерешительности, не отрывая рук от руля.
– Там никого нет, – сказал Безукладников, обрывая получасовое молчание. – Они появятся позже.
– Тебя не спрашивают. Сиди не дергайся.
Но дергался-то скорее сам Стефанов. Он то потерянно рылся в бардачке, то поглядывал на часы, в затемненное окно и снова на часы, будто вел хронометраж замедленного зимнего рассвета.
– Вы так уверены, что я не смогу от вас уйти, если захочу? -поинтересовался Безукладников.
Стефанов еще немного порылся в бардачке, потом вдруг захлопнул его эффектным движением иллюзиониста и, ни слова не говоря, вышел из машины – вышел только для того, чтобы рывком открыть заднюю дверь и сесть рядом с Безукладниковым. И, пожалуй, это выглядело диковато, когда чуждый любой фамильярности, застегнутый на все крючки Стефанов неожиданно по-свойски хлопнул Безукладникова ладонью по ляжке. Ладонь оказалась жесткой и колючей. На этом странные полковничьи нежности закончились, Стефанов так же молча вернулся на свое место за рулем и завел мотор.