Человек может

…А я-то боялась, — подумала Лена. — И чего? Для нее Максим Иванович Plusquamperfekt. Как и для меня. Но все равно — у нее он тоже что-то поломал. И может быть, поэтому на ней такая шляпка. Вздор. Все это вздор…

…Редактор встретил ее слова молча, без улыбки.

— Григорий Леонтьевич уже говорил мне о вашем желании вернуться в отдел писем, — сказал он. — Что ж, с этого вы начинали. Я не думаю, что вы этим же закончите… Но — возражать не буду. Теперь вы больше знаете и о жизни и о газете. Надеюсь, что теперь вы будете воспринимать по-иному и письма, которые приходят в редакцию…

…Механически проставляя условные цифры на карточках, прикрепленных к письмам, Лена думала о том, что люди, связанные с определенной работой, содержанием своим близкой к технической, — кассиры, чертежники, конструкторы, — очевидно, недооценивают преимуществ своего дела. Хорошо избавиться, наконец, от чувства постоянной неудовлетворенности. Не искать. Не волноваться. Просто работать.

Она бы и спустя десять минут не могла рассказать содержания письма, которое передала заведующему отделом.

Так прошло сто лет.

Во всяком случае, уже через неделю ей казалось, что она так работает долгие годы, что так было и так будет всегда. Письма, письма, письма, чьи-то судьбы, чьи-то радости и огорчения, обозначенные условными цифрами на маленьких, жестких карточках.

…Григорий Леонтьевич, спокойный, сдержанный, благожелательный, привычно поглаживая чистыми, холодными пальцами полированные поручни кресла, сказал:

— Каждый день вы читаете письма. В нашей корреспонденции поднимается много важных и интересных вопросов. По какому из них вы хотели бы выступить в газете?

— Не знаю, — ответила Лена.

— Подумайте над этим.

«…Ваше письмо направлено в Верховный суд…» «Ваше письмо направлено в Верховный суд…» Эти письма не подходили ни под один из номеров, обозначающих темы. Их не передавали в отделы. Отдел писем снимал с них копии и отправлял в Верховный суд. Они лежали в архиве, в той его части, которая называлась «долгим ящиком». Их было много. Это были письма от женщин и мужчин, несчастных в браке.

Из письма А. И. Беловой, очевидно пожилой женщины, которая почему-то представилась Лене похожей на Елену Захаровну и в такой же шляпке, Лена сделала выписку.

«Я живу с человеком, у которого есть «законная семья». Со своей «законной женой» он прожил три месяца. Мы с ним живем девять лет и расходиться не думаем. У нас двое детей — две девочки, семи и четырех лет. Старшая, Лариса, получила метрику с прочерком в графе, где стоит «отец». Младшая до сих пор не имеет никакого документа. Брать метрику с прочерком вместо «отца» я не хочу. Да это и неправда — у моих детей отец есть, и он их очень любит. Младшую дочку я не могу даже отдать в детский сад. Она нигде не записана. И население Советского Союза на одного человека больше, чем это значится в официальной статистике. Но только ли на одного? Ведь и в других семьях возможны такие случаи».

И. И. Кудренко написал письмо на листке, вырванном из школьной тетради, на оборотной стороне осталась запись, сделанная другим почерком: «…x⁶ + 3x⁴y² — 3x²y⁴…» Кудренко писал:

«Я в браке не зарегистрирован, хотя живу с женой уже более двенадцати лет и имею трех детей школьного возраста. А регистрацию не могу оформить потому, что при зарплате семьсот рублей и имея на иждивении четырех человек, трудно сразу отдать четыреста рублей. Да еще неизвестно, сколько присудит городской суд за оформление развода. Но дело не во мне. Я считаю, что это несправедливо по отношению к детям».

Письмо И. Г. Никитиной заканчивалось словами: