Человек может

Значит, даже самая бессмысленная примета существует где-то в нашем сознании. А может быть, и в подсознании. И раз она там существует, значит, она может оказать действие. Значит, она может сама явиться причиной поступка или слова, которые повлекут за собой новое следствие.

Но все это вздор, — думала Лена. — Хотя если кошка перебежала дорогу — я об этом помню. Наверное, помню. Иначе, чем же объяснить, что, когда Лида своей кошачьей походкой вошла в кабинет и промурлыкала: «Вас спрашивает какая-то женщина», — и вошла эта женщина, я почувствовала, что сейчас что-то произойдет. Может быть, это из-за коричневой бархатной шляпки? Таких никто не носит. Вздор… Все вздор…

Но почему я так испугалась? Ведь она хорошо держалась, эта женщина. И улыбалась совсем спокойно.

…— Елена Васильевна Санькина? — спросила она. — Здравствуйте. Я здесь проездом… Давайте познакомимся. Мы с вами тезки. Елена Захаровна.

— Очень приятно. Я вас слушаю, Елена Захаровна.

— Я — жена Максима Ивановича, — назвала себя женщина и осторожно вынула из своей коричневой бархатной шляпки булавку с длинным острым жалом, а затем сняла и положила шляпку на стол. У нее были густые, гладко причесанные, разделенные посредине пробором черные волосы, желтовато-коричневые на висках. — Он говорил вам обо мне?

У Лены сжалось сердце. Зачем она пришла?..

— Да, конечно… — сказала Лена. — Но он говорил… — Лена взглянула на похорошевшую Лиду. — Вы обещали мне выяснить, не идет ли сейчас дождь на улице, — сказала она, глядя Лиде прямо в лицо.

— Подумаешь, — ответила Лида и, не сводя с Лены и ее посетительницы перекошенных от любопытства глаз, спиной открыла дверь и вышла из кабинета.

— Он сказал мне, что вы погибли во время войны, — жестко сказала Лена, — иначе…

— Я понимаю, — прервала ее Елена Захаровна.

— Иначе ему не удалось бы меня обмануть, — сказала Лена.

— Я понимаю, — повторила Елена Захаровна.

— А дочка? — вдруг спросила Лена.

— Так он говорил и о дочке?

— Да.

— Вот это уж подло. Дочка со мной. Тоже — Лена. И ростом — с вас.

— Он вас оставил?

— Нет. Это не так. Это я уехала. Я виновата. Когда я стала догадываться о его делах, у меня не хватило мужества, не хватило совести сообщить об этом. Хоть в милицию. Я сказала, что буду молчать. Но жить с ним — не могу.

— Но почему он стал таким? — неожиданно спросила Лена.

Елена Захаровна молчала. Лицо ее оставалось невозмутимым, как бывает в тех случаях, когда человек не собирается отвечать. Наконец она сказала медленно и спокойно:

— Он боялся. У него была трудная юность. Его исключили из комсомола. Он скрыл происхождение… Он — сын попа. Затем его дважды увольняли с работы. И вот тогда он решил, что нужно копить деньги… На черный день. Тогда я впервые услышала его теорию. Он говорил, что если в социалистическом обществе труд оплачивается деньгами, если мастерство человека, если его место в жизни определяется суммой, какую он зарабатывает, то правы люди, которые стремятся любым путем заработать побольше, хотят накопить денег, чтобы быть, как он говорил, независимым… Я закурю, — прервала себя Елена Захаровна.

Она вынула из сумочки нераспечатанную пачку папирос и закурила, поспешно и глубоко втягивая дым.

— Вначале мы экономили. — Она горько усмехнулась. — На всем. На счету была каждая копейка. Мы впроголодь жили… Тогда я научилась чинить обувь, а потом и шить ее. Неплохая наука. Я до сих пор сама шью для себя туфли. Максим не отказывался ни от какой работы. Он, молодой инженер, шил дома дамские пальто. А затем он решил, что больше экономить не нужно. Что нужно зарабатывать столько, чтобы тратить, как все, а откладывать — в десять раз больше, чем тратить. С этого и началось… Скупость сменилась жестокостью. Он стал презирать и ненавидеть людей, с которыми жил, с которыми работал. Он ни во что не верил…

Елена Захаровна умолкла. Казалось, она забыла, о чем говорит.

— Не понимаю, — сказала Лена спустя некоторое время. — Я знала его другим. Очень добрым. Исключительно добрым. И мне казалось, что из-за своей доброты, из-за своего неумения отказывать людям он и запутался.

— Он был скорее умным, чем добрым, — возразила Елена Захаровна, надела шляпку и пронзила ее булавкой. — Вы не получали от него писем? — спросила она уже другим, сухим тоном.

— Нет.

— А я получила письмо.

— Он нуждается в помощи? — с готовностью спросила Лена.

— Нет. Прощайте.

— Я вас провожу… к выходу.

— Пойдемте.

Они молча, рядом спустились по лестнице.

— Вы регистрировались с Максимом Ивановичем? — резко спросила Елена Захаровна.

— Нет.

— А я регистрировалась. И развелась. Недавно. В письме он пишет, что если его отпустят — по состоянию здоровья, — он хотел бы возвратиться ко мне. Но я уже много лет живу с другим человеком. И мы решили наконец оформить наши отношения. Мне развод дали. А ему — он пятнадцать лет не живет со своей первой женой… Она тоже замужем за другим — у нее дети от другого мужа… Но ему — не дают. По этому поводу я и приехала в Киев. Вы не слышали — не будет нового закона о разводах?

— Нет, не слышала, — ответила Лена.

Они еще раз попрощались.