Человек на балконе

Одни и те же люди, снова и снова. Байтасов, несомненно, устраивал бал, по всем традициям европейских балов конца XIX-го века. Он даже людей позвал выборочно, по пригласительным, при этом умудрившись пригласить аж 800 человек. Все эти 800 человек сейчас гудели, напивались и курили на его пиршестве. А хули ему еще делать, если его настоящая профессия — наследник. Пресыщенному, ему, наверное, скучно. Я, разумеется, иронизирую сейчас, но в словах моих есть доля правды. Мысли мои подтвердились, когда сам хозяин бала подошел ко мне и улыбчиво поздоровался.

— А, Рашев! Как ты мог приехать так поздно? Ты все пропустил! Ты же обещал, что приедешь и напишешь об этом! — даже немного с обидой заявил Байтасов, тем не менее, не скрывая свою радость по поводу успеха мероприятия.

— Напишу, напишу, — ответил я. Как видите, слово свое я сдержал.

Казахские инди-телочки, так же, как и их американские эквиваленты, в основном занимались распространением вокруг себя ауры презрительной горделивости и сопливой нахальности. Поверженный взгляд, как бы говорящий: «Меня никто не понимает». Неправдоподобно изношенный свитер, купленный в Benetton, но выдаваемый за second-hand. Бесполезная плюшевая сумочка. Самодельная юбка. И, что самое интересное, они научились холодно и высокомерно танцевать. Я думал, что в Казахстане это невозможно, но они, блядь, научились это делать. Один 26-летний фотограф на вопрос о том, легко ли затащить в постель женщину из этой тусы, ответил мне:

— Не-не, ты чо. Я даже никогда и не пытался. У них нос настолько высоко поднят, а на лбу прямо написано: «Я ТЕБЕ НЕ ДАМ»!

Народ вокруг вглядывался в мир и ошалевал от восторга. Заторопились, зашумели, зааплодировали молодые люди. Затоптали в проходах, устремившись к идущему к ним, таща за собой черный шнур микрофона, певцу группы Pompeya. Забывшие душевные раны, задавившие источники тревоги и жгучих воспоминаний.

— Рашев — авантюрист, он заигрывает с хипстерами и мамбиками, чтоб в интернете про него писали, — сказал рядом стоящий знакомый человек, не будем называть его по имени.

Ухая, охая, сопя, хрипя и ругаясь, потные, «хипстеры» и «молодежь» прожигали друг друга взглядами, топчась по полу павильона. В отблесках пламени от светомузыки в стаканчиках и бутылках физиономии старых и молодых посетителей бала выглядели таинственно и героически. Мне пришло в голову, что они — толпа пьяных римских мужей и женщин, жгущих свои костры под стенами Колизея; что расположившись вверху, в темных небесах над городом Алматы, следят за нами Бахус и Зевс, что подстерегает нас месть богини Ники. Но невзирая на надзор за ними с небес, увы, на земле Республики Казахстан, где эти «хипстеры» и «молодежь» живут, они не нужны. Модные и буйные не нужны Казахстану, но нужны покорные труженики, бессмысленные производители: агрономы и бизнесмены, пиарщики и налоговые инспекторы. Вся эта кодла c ветром в голове могла бы служить любой вере, но неспособна на выполнение посредственных заданий. Потому они скопились тут, под крышей Байтасова, как отставные офицеры без дела и занятий по привычке жмутся в мирной жизни к своему командиру.

«Хе-хе-хе, все тебя ненавидят».

Впизду! Не хочу! Мохито мне! И «Куба либре»! — думал про себя. Господи, помоги мне найти в этой вакханалии хотя бы одного нормального человека! Бухгалтера там, или другого офисного планктона. Или Джулиану, на худой конец. Я не хочу хипстеров, я хочу Джулиану.

Накачавшись вином, я решил нарушить их мирное щебетание. Я прошел в самый центр площадки и, не выпуская вино из рук, сделал несколько движений бедрами. Женщины вокруг одобрительно хмыкнули, мне показалось, что они смотрят на меня приветливо. Затем я пустился в свой агрессивно-трагический казахский танец, по-казахски метался, то в быстрых дробных прыжках, то вдруг в резких поворотах. Мне казалось, что я хорошо танцую, увлекая всех в свой абсурдный стиль! Я танцевал не хаус-ритм, но трагедию Мусрепова!

Они все отлетели от меня, как голуби в парке 28 панфиловцев, вспугнутые ботинком негодяя. Вместо аплодисментов я сорвал вымученные улыбки пятившихся в толпу стеснявшихся девиц. Вокруг образовался пояс отчужденности. Дотракиец, резко дернув задницей, с позором покинул танцпол.

«Хе-хе-хе, все тебя ненавидят».

В этот момент я точно для себя решил, что покину Алматы навсегда. Или спрыгну с высокой-высокой скалы. Мне опостылел этот город и опостылела эта страна. А все мы — лишь мертвецы в отпуске. Смертные, смертные, смертные… Чем короче любовь, тем она ярче, чем короче жизнь, тем она слаще. И вот наши линии пересеклись, вот мы выпиваем, а скоро вы исчезнете и от этого мои чувства только острее.

Останется лишь влюбленность — в город, в музыку и в старые, хуевые джинсы.

35

Мне не хотелось возвращаться в квартиру с текущим краном, и потому я отправился на вечеринку к Изабель. Приглашение на это сомнительное мероприятие нагло висело в моем электронном почтовом ящике еще со вторника. Ее сообщение гласило следующее: