Человек на войне (сборник)

Знание и употребление этих слов причисляло его к избранным, к касте разведчиков. А во вражеском тылу, вспоминая и употребляя их, хотя и не вслух, пусть только мысленно, он не был одинок, осознавал, что эти слова знают и произносят те, кто сейчас на нашей территории, кто помнит и беспокоится о нем, кто желает ему удачи в разведке и кто хочет, очень хочет, чтобы он каждый раз возвращался. Эти слова были ниточкой, всегда и везде связующей его со своими.

Хотя знание, конечно, рискованное.

Одноклассник его, Сашка Пышкин, на этом сгорел. На «глубокой разведывательно-поисковой операции». Александр Сергеевич Пышкин, который лишь одной буквой отличался от великого поэта, лучший ученик и самый уважаемый парень в классе. Его каждую осень на пионерском сборе класса единогласно выбирали председателем совета отряда. Потому что не был зубрилой и не возносился от своих успехов, несмотря на то, что иных оценок, кроме «отлично», не только в табеле, но и в текущих никогда у него не было.

В поселке возле станции, где Сашка вел разведку, стационарное наблюдение, жили муж с женой Дудоровы, Максим и Надежда. У Максима один глаз вовсе не видел и другой был крепко подслеповат. Сам Максим о своем недуге так говаривал:

– Зрения моего совсем мало. Стакан вот вижу, а рюмку уже нет.

И поступал соответственно. На рюмку ноль внимания, зато на промысел стакана сил и времени не жалел. Надо отдать ему должное, лентяем он не был и дома работал, и на стороне брался за всякую работу – и легкую, и тяжелую, и грязную, и чистую, – лишь бы она не требовала острого зрения, да за труды подносили стакан. В одну из таких отлучек спросила Надежда у Сашки:

– Клоуна моего, ясноглазого, не видел?

Сашка в тон ей ответил:

– Видал. Проводит глубокую разведывательно-поисковую операцию.

– Это в самую точку сказано, – согласилась Надежда. – Раз так, то скоро его не жди. И разведает, и поищет, и найдет, во что поглубже и до краев. Ой, прав ты, Санек, ой как прав. В такую глубину порой уходит, что не знаю, как удержать и как вытащить. Бога молю, только бы не спился.

Меж тем Надежде выражение понравилось, и она, едва кто про Максима спрашивал, частенько отвечала:

– Нет его. В глубокой разведке он.

И в непродолжительном времени зацепился слухом за те слова любознательный человек. Посмеялся, похвалил и полюбопытствовал: сама, мол, придумала или слышала от кого?

– Да Сашка-печник придумал так про него говорить, – без задней мысли ответила Надежда.

Придумал или научили? Это еще надо выяснить.

Случайно ли обмолвился Сашка или понадеялся, что не услышат сказанные слова те уши, которым их слышать не предназначалось, или иная какая причина была, теперь уже не спросишь, но стоила та обмолвка ему жизни. И хорошо разработанное мероприятие загубил. Из-за одного неосторожного слова.

А отлажено все было хорошо, можно сказать, идеально.

На склоне горы у железнодорожной станции во время боя сгорела усадьба, осталась от нее только русская печка. Хозяин со старшим сыном воевал в Красной армии, хозяйка с меньшими детьми эвакуировалась, когда подходили немцы. Сашка под легендой бездомного сироты поселился в этой печке и жил в ней с конца марта и до самого ареста. В боковине печки выбил кирпичи, якобы окошко для света и свежего воздуха, и сквозь эту амбразуру станция перед ним как в кинотеатре на экране, из первого ряда. В бинокль же и номера вагонов спокойно читать можно. А чтобы блики от линз бинокля его не выдали, окошко завесил фрамугой с уцелевшим стеклом. Если и мелькнет что, так и объяснять нечего, качнулась фрамуга и от нее солнышко отразилось.

Станция была хоть и не маленькая, шесть путей, но тихая, в сторонке от основных военных направлений. Этим пользовались фашисты, сгоняли сюда на дневной отстой литерные поезда, которые по соображениям секретности передвигались только ночью. Сгоняли под недремлющее Сашкино око. Да иногда на крайнем, пятом пути, где была эстакада, танки, дальнобойные орудия и иную технику на платформы грузили.

Печка, если не считать вынутых Сашкой кирпичей, была в относительной исправности, хотя и дымила, но тяга была сносная, и тепло она держала. В прохладные дни снимал фрамугу, вставлял кирпичи на место и топил ее, но не сильно, только чтоб кирпичи прогрелись, и вел наблюдение, можно сказать, в полном комфорте: Сашка лежит в теплой печи, а разведка идет. Хотя поначалу весной и потом ближе к осени, иногда и в летнее ненастье, приходилось ему ночью вставать, чтоб протопить свое холодеющее жилище.

Раз печка топится, значит, дрова нужны, прекрасная «прикрышка» уходить из деревни в лес в любое время, закладывать в тайник собранные сведения.