Человек находит себя

— Алеша, — тихо произнесла Валя. Она стояла спиной к нему и глядела в окно на мокрый черный забор. — Алеша, — повторила она, по-прежнему не оборачиваясь, — вы не знаете, что сегодня кинопередвижка привезла?

Алексей назвал картину, спросил:

— А что?

— Сходить хочется, — ответила Валя, все еще не оборачиваясь; огромного труда стоил ей этот разговор, но она решила, что сегодня должна сказать Алексею все.

Алексей молчал. Валя обернулась.

— Может, вместе сходим? — сказала она глухим, надломившимся голосом.

Алексей и сам собирался в кино сегодня, думал зайти к Васе Трефелову и утащить его. Валино предложение его удивило.

— Все одна, одна… — продолжала Валя, опуская глаза, и краска залила ее осунувшиеся щеки. — Впрочем, дело ваше, конечно, — тихо добавила она и стала закрывать ставни.

Алексей постоял и, так и не сказав ничего, вышел.

Валя заперла библиотеку и с чувством огромного стыда («Вот, хотела навязаться? Получила?») пошла все же за билетом в кино. «Хоть немного развеяться», — мучительно думала она.

… В кино Валино место оказалось как нарочно почти рядом с местом Алексея. Он пришел в кино вместе с Васей. После сеанса Валя шла за ними поодаль, пока Вася не свернул в свою улицу, потом догнала Алексея и, тронув его за руку, сказала:

— Мне бы поговорить с вами, Алеша… Я прошу вас. Пройдемтесь куда-нибудь.

Они шли по мокрым ослизлым мосткам, по той самой улочке, на которой летом стояли возле освещенных окон, у палисадника с георгинами. Сейчас окна были темные. Слышно было, как скребли по изгороди голые ветки какого-то куста. Валя молчала, все никак не решаясь заговорить. Мостки кончились.

— Дальше некуда, — как и в тот раз, сказал Алексей, останавливаясь.

Валя вздрогнула. Из низких туч по-прежнему сеялся мелкий дождь. Было темно. Только в стороне расплывчато светились чьи-то неяркие окна… Алексей поеживался и прятал лицо в поднятый воротник. У Вали сильно закружилась голова. Она пошатнулась.

— Что, Валя? — Алексей поддержал ее за локоть. А она вдруг уронила голову ему на грудь. Руки ее легли на его мокрые плечи.

— Не могу я больше, Алеша, не могу! — сдавленным голосом проговорила Валя. — У меня нет жизни… Я… я люблю, Алеша, милый! И только это жизнь, это все. — Она подняла голову и приблизила лицо к лицу Алексея. Даже в темноте он заметил в ее глазах слезы.

— Валя, не надо. Ты хорошая девушка, но пойми… Это пройдет… — Он взял ее руки в свои.

— Нет-нет! — Валя затрясла головой. — Это не пройдет! Никогда не пройдет.

— Я провожу тебя домой, Валя. — Алексей взял ее под руку.

Валя опустила голову и послушно пошла рядом, чувствуя, как вся холодеет. Она не могла ни плакать, ни думать. Шагала, едва передвигая ноги, и чувствовала, как вместе с леденящей ночной сыростью в нее проникает холодная, пугающая своей неосязаемостью пустота.

— Я дойду одна, Алеша, — сказала наконец Валя, высвобождая руку.

— Зачем же? Я провожу…

— Дойду.

— Ну что ж… — Алексей пожал холодные Валины пальцы.

Валя слышала его шаги по мокрым доскам тротуара. Они замирали.

— Неужели это все? — шепотом сказала она, прислоняясь к искривленному стволу старой березы на углу улицы. Валя прижалась к нему щекой, и ей показалось, что холодный ствол вздрагивает и тяжелое ночное небо опускается над землей все ниже и ниже, как будто хочет накрыть эту землю вместе с Валей, с ее болью, которая становится все сильнее… растет… давит…

После этой ночи Валя заболела и три недели пролежала в больнице. Навещал ее один Егор Михайлович Лужица. От него и узнал Алексей о ее болезни, да и то, когда она уже выписалась.

С той поры Валя стала избегать встреч с Алексеем. Но любила она его по-прежнему, той же мучительной и неотступной любовью. Алексей не знал, что книга, которую он бесполезно перелистывал сейчас, была еще одной, может быть, последней попыткой Вали напомнить ему о себе и… хоть чем-нибудь помочь.

Алексей вдруг подумал о Тане. Вспомнил ее лицо, каким видел вечером, когда были у Ярцева, бледное, с глубокими потемневшими глазами. А может, оно только показалось особенным? Может, оно всегда такое?

Алексей захлопнул книгу. Встал. Распахнул окно.

Дождь все не переставал. Он шел ровный, сплошной, настойчивый. Сквозь водяную мглу пробивался слабый утренний свет прояснявшегося вдалеке неба. Где-то за огородами сипло проорал петух.

И снова нахлынули думы о работе, о своей беспомощности, о том, что никто не может помочь ему по-настоящему.

— Плюнуть на все, к чертям бросить, — вслух, негромко сказал Алексей. — Ни себя, ни людей не мучить! — Он прошелся по комнате, снова остановился у окна. — В самом деле бросить…

От этой неожиданной мысли стало вдруг как-то хорошо и спокойно.

— Отработал смену — и все, — продолжал разговаривать сам с собой Алексей. — Того же Ваську забрать за компанию, плоскодонку у Сергея Сысоева взять и — на рыбалку! Вот дурак-то ты, товарищ Соловьев! Раньше не придумал… Забыл уж, как и воздух-то по утрам над рекой пахнет.

Ну конечно, он отдаст Ярцеву книги. Завтра же отдаст. На что они? А там потихоньку, может, и наклюнется что-нибудь, какая-нибудь находка. Решено!