Человек находит себя (первое издание)

Большое радостное волнение охватило Таню. Что-то происходило с нею. Слепило глаза. Теснило дыхание. Песня без слов! Сколько напомнила она! Тихий городок… лето… Песня без слов и… война! Встреча в Москве и известие о том, что Георгий, сперва мальчик, потом юноша, часто играл это и вспоминал Татьянку… Слова на набережной: «Ты сама как песня без слов…» Концерт в саду и эта вещь, включенная для нее в программу, и то, что пришло на память тогда, самое острое и больное: первое прикосновение к роялю после выхода из клиники и застывшие на клавишах пальцы, беспомощные, как перебитое крыло маленькой птицы.

Музыка кончилась. Голос Ивана Филипповича и диктора прозвучал почти одновременно.

— Да, хороша скрипочка, — сказал Иван Филиппович, — басок только глуховат. Вот мою бы последнюю в эти руки, уж она бы запела! — Он довольно улыбался.

Из слов диктора Таня расслышала только:

— …лауреата всесоюзного конкурса Георгия Громова…

Она не слышала ничего сказанного после. Порывисто поднялась.

— Что он сказал? Кто играл это? Вы слышали? — бросилась она к Ивану Филипповичу и, не дождавшись от него ответа, подбежала к Алексею, который так же, как и отец, не понял, почему такое волнение. — Алеша! Алексей Иванович! Кто играл? Скажите мне, ради бога! — Она схватила Алексея за руки и ждала ответа, не спуская с его лица больших взволнованных глаз.

— Георгий Громов, — ответил он.

— Значит, не послышалось! Значит, правда! — почти крикнула Таня. — Несколько секунд она стояла посреди комнаты, глядя то на недоумевающее лицо Алексея, то на растерянные глаза Ивана Филипповича. «Значит, не послышалось! Значит, не послышалось!..» — несколько раз повторила она про себя и, набрав полную грудь воздуха, выдохнула его так, словно с плеч упала какая-то огромная тяжесть.

— Ой!.. — и ринулась к двери, на всем ходу столкнувшись с Варварой Степановной, которая входила в комнату. Таня обняла ее и на секунду прижалась лицом к ее щеке. — Варвара Степановна, миленькая, спасибо! — поблагодарила она неизвестно за что и тут же спохватилась, что говорит вовсе не то, что следует. — Простите! Едва с ног вас не сбила, совсем ненормальная.

Косынка, наспех повязанная, слетела с головы, и косы — одна наполовину расплетенная — тяжелыми жгутами упали на спину. Подхватив косынку, Таня пробежала кухню и скрылась за дверью своей комнаты.

Варвара Степановна, не слышавшая предыдущего разговора, обескураженно смотрела то на сына, то на мужа, стоявшего возле приемника с зажатыми в руке очками, которые он вытащил почему-то из кармана, но не надел.

— Что случилось-то? — спросила она мужа. — Танечка-то чего убежала, словно гнался за ней кто?.. Объясни, сделай милость. Алеша! — повернулась она к сыну. Тот пожал плечами и ничего не ответил.

— Тут, Варюша, по-честному тебе сказать, — медленно, как будто прислушиваясь к тому, что сам говорит, сказал Иван Филиппович, — мне понятно только одно и самое основное, то, что я ровно ничего не понимаю… Налей-ка мне чайку погорячее, этот, надо полагать, чуть тепленький.

Прибрав очки и гремя стулом, Иван Филиппович уселся на свое место.

— …Конечно, он получил письмо! Конечно, получил! — повторяла Таня, то присаживаясь на кровать, то вновь поднимаясь и начиная мерить шагами крохотное пространство своей комнатки. Она села к столу, повинуясь внезапно нахлынувшему желанию написать Георгию, достала чистый листок бумаги, обмакнула перо, начала: «Георгий, родной!..» и задумалась. Просидев несколько минут, Таня поняла, что сегодня ничего не напишет. Снова поднялась…

Он верит! Он понял, что неправ! Это моя любовь долетела! Милый мой! Я ведь знала, что ты не можешь думать обо мне плохо! — проносилось в сознании.

А недослушанные слова диктора, между тем, сообщили, что концерт солистов Московской филармонии при участии талантливой молодежи, в том числе и лауреата всесоюзного конкурса Георгия Громова, передавался в записи на пленку и что состоялся он такого-то июля 1955 года в Варшаве и транслировался тогда по Варшавскому радио…

Порывшись на этажерке с книгами, Таня достала конверт, в котором хранила самые большие свои реликвии: фронтовое письмо отца, фотографии его и матери — все, что увезла еще во время войны с собой на Урал, достала оттуда фотографию, захваченную из Москвы. Она долго вглядывалась в черты лица Георгия, в его темные глаза, в его улыбку… Легла не раздеваясь, потому что вдруг ощутила сильную слабость, от радости, наверно, и долго держала перед собой фотографию. Лицо Георгия стало расплываться от радостных, застилавших глаза слез…

Прижав к груди карточку, Таня уткнулась лицом в подушку, давая волю охватившему ее чувству, в котором слилось все, что только может уместиться в сердце.

В эту ночь она не видела снов. Так и проспала, зарывшись в подушку, влажную от слез, мягкую, ласковую и горячую.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

1

«Решающий» технический совет собрался в гарнитурном цехе, который был принаряжен по настоянию Ильи Тимофеевича. Старик заявил, что добрую вещь можно справедливо оценить только в абсолютной чистоте.