Человек не сдаётся

— И еще один вопрос повестки дня. Не знаю даже, как его сформулировать. — Степан Прокопович, навалившись широкой грудью на стол, пробежал взглядом полипам членов бюро парткома, а затем остановил укоризненные глаз? на Павле Ярчуке. — Мы тут уже много говорили о недороде и о том, что наш долг изыскать максимум возможностей, чтобы выполнить план хлебопоставок. Всем вам известно, что поступили указания ограничить в колхозах нормы выдачи зерна на трудодень. Но нашлись проворные председатели, такие, как товарищ Ярчук, которые поторопились раскошелиться и рассчитаться за трудодни более высокими нормами. — Степан Прокопович снова неприязненно глянул на Павла, и лицо его будто потускнело, а гулко-полый голос стал тихо-глуховатым. — Меня поражает близорукость товарища Ярчука, его неумение мыслить категориями государственных интересов. Мы на эту тему недавно обстоятельно беседовали с секретарем кохановской парторганизации товарищем Пересунько.

— А почему он не на бюро? — поинтересовался Федор Пантелеевич Квита. Секретарь обкома сидел рядом со Степаном Григоренко.

— Болен Пересунько, — хмуро ответил Павел. — Отравился чем-то.

Наступила короткая тишина. Ее нарушил голос Степана Григоренко:

— Вам слово, товарищ Ярчук!

Павел Платонович поднялся со стула, поставил его впереди себя и цепко ухватился обеими руками за ребристую спинку. Нервически пошевелил черными усами, сумрачно обвел взглядом знакомые, сосредоточенные лица членов бюро и остановил глаза на секретаре обкома.

Федор Пантелеевич смотрел на Павла вопрошающе и как будто с грустью, и Павел, глубоко вздохнув, заговорил, обращаясь, казалось, только к одному секретарю обкома:

— Меня тут корят, что я не хлопочу об интересах державы… Вначале скажу, почему я… а вернее, не только я, но и правление колхоза…

— Ты за правление не ховайся, — спокойно бросил фразу Клим Дезера, и за этим спокойствием Павел уловил что-то злое, вызывающее.

— Я не ховаюсь. — Павел досадливо посмотрел на Дезеру — уже немолодого человека, у которого кожа лба и бесцветные брови складочками лезли вверх, к волосам. — И готов лично отвечать, если где нахомутал. А пока объясню, как есть. Когда зерно было вывезено согласно плану государству, мы решили дать хлеб колхозникам, потому что в иных семьях давно сусеки подметены, а жатва в самом разгаре и людям надо кормиться не как-нибудь. Вот и выдали за полгода аванс.

— Хороший «аванс»! — снова послышался голос Дезеры, на этот раз со смешком. — По килограмму зерна на трудодень!

Степан Прокопович сердито постучал по столу карандашом. А Павел, сверкнув на Дезеру потемневшими глазами, ответил дрогнувшим от негодования голосом:

— Неужели так жирно?.. И чему вы ухмыляетесь, товарищ Дезера? От этого горючими слезами надо плакать! Или, может, вы не знаете, какие гроши стоит килограмм зерна? Вас бы за такое жалованье заставить работать!

— Товарищи, это не дело, — вмешался в перепалку секретарь обкома. — Дайте председателю высказаться. Товарищ Ярчук, — обратился Федор Пантелеевич к Павлу. — Скажите, пожалуйста, вас предупреждали, чтоб не спешили с авансированием?

— Нет. Никаких директив не было. — Павел Платонович отпустил спинку стула и сделал рукой жест в сторону секретаря обкома. — Да и сами вы говорили на пленуме, что хватит руководителям колхозов быть только хлопчиками при директивах, а надо выбиваться в хозяева. И колхозники сейчас, случись что, сразу же за грудки берут председателя. Ведь раньше как было? Пляши под дудку района, делай все, что тебе велит секретарь райкома, и до смертной доски будешь сидеть в председателях. А теперь по-другому: не нравится людям голова колхоза, на первом же собрании дадут по шее.

— Как же тогда этот проходимец Васюта держался у вас заместителем? — спросил Федор Пантелеевич, и Павел уловил в серых глазах секретаря обкома устрашающий холодок. — Я не ошибаюсь, Васюта из Кохановки?

— Да, — сникшим голосом ответил Павел. — Присоветовали нам Васюту в районе, а мы сразу раскусить его не сумели. Моя вина… Могу объяснить подробнее.

— Не надо. — Федор Пантелеевич поднялся со своего места и стал неторопливо снимать с себя белый пиджак из легкой парусины. — С Васютой ясно. Продолжайте по существу. — И секретарь обкома, повесив пиджак на спинку стула, уселся на место. В белой рубашке с короткими рукавами он будто помолодел.

Павел Платонович почувствовал, что и его одолевает духота, но снять пиджак не решился.

— Хорошо, — продолжал он. — Только я хочу высказать все, что у меня накипело. Может, я чего-нибудь не понимаю и в другой раз промолчал бы, чтобы не отнимать у стольких людей времени. Но раз тут присутствует сам секретарь обкома партии, скажу обо всем, от чего меня, как хлебороба, мутит.

— Очень хорошо! — откликнулся Федор Пантелеевич. — Между коммунистами только такие разговоры и должны быть.