После него заговорили ещё какие-то люди, а вскоре президент в сопровождении нескольких мужиков, видимо охраны, слез с бронетранспортёра и отчалил в высотное здание, откуда, надо полагать, и выбрался на свет божий.
— Что делать-то будем, браток? — спросил я у какого-то мужчины с усами и в очках. — Надо создавать ополчение, а то сметут нас тут.
— Создаём, создаём! — бодро ответил он. — Вокруг Белого дома уже начали строить баррикады. Э-э, друг, они ещё обломают о нас зубы-то, помяни моё слово!
— Я с вами, с вами! — запросился я. — Я тоже на баррикады!
Весь остаток дня и часть ночи я, вместе с ещё несколькими сотнями защитников демократии, рыскал по окрестностям Белого дома (ужасное и даже тошнотворное название — просто потому, что его тупо позаимствовали у главного государственного строения Соединённых Штатов; кстати говоря, не такой уж он и белый, этот российский Белый дом, при выборе метафор и ассоциаций слово «белый» я бы не употребил никогда) и тащил к нему металлолом и прочий хлам, какой смог найти. Нашёл я, кстати говоря, немало: ещё с парочкой дюжих мужиков мы снесли два проёма железного забора вокруг некоего двухэтажного учреждения — то ли детского сада, то ли домоуправления; опрокинули и дотащили до линии баррикад качели, что стояли во дворе одного из домов, а заодно выкорчевали из земли пару столбов, между которыми предполагалось натягивать верёвку для сушки белья; допёрли на своём горбу штуки три, а то и четыре мусорных контейнера, предварительно, разумеется, опрокинув их и высыпав на дорогу весь мусор. Кроме этого я отломал с двух машин бамперы и тоже добавил их в общую баррикадную коллекцию.
Где-то за полночь баррикады показались нам в общем и целом готовыми. Несколько добровольцев вызвались встать в патруль по всему периметру территории (а кого-то и просто назначали на эту миссию невесть откуда взявшиеся командиры: между прочим замечу, что одного такого я дважды за вечер успел послать на три советские — вот ведь хитрожопые человеческие создания, при любой ситуации найдут повод покомандовать), остальные же отчалили в центр укрепрайона, то есть к самим стенам Белого дома. Там уже жгли костры и готовили съестное наши боевые подруги, которых, разных возрастов и телосложений, здесь уже тусовалось немало. Немало было и прочего разнообразного люда: он топтался у костров, сжимал в руках причудливые предметы, от палок до автоматов, и слушал по радиоприёмникам последние новости. Мне попались две пары, занимавшиеся сексом: одна делала это стоя, опершись о дерево, другая — лёжа на каком-то полотнище, не то знамени, не то куске брезента. То ли из деликатности (демократы всё-таки), то ли просто от усталости и интереса к более насущным проблемам, внимания на них, кроме меня, никто не обращал.
Война или даже её ожидание моментально распределяют между людьми роли: ты будешь рядовым, ты медсестрой, ты поварихой, ты командиром батальона, а ты генералом. К некоторому своему удивлению, я понял, что в этой компании ретивых защитников демократии мне почему-то отводилась роль не выше сержанта. Я объяснял это себе тем, что теневой кукловод никогда не может на свету исполнять роль властителя дум и повелителя подлунного мира.
Потому, перекусив парой ложек (больше не хватило) какой-то чудовищно невкусной, непроваренной каши, я выбрался за периметр баррикад в надежде узнать, как обстоят дела у противоположной стороны. После часа блужданий мне наконец-то удалось набрести на танковый отряд, который, по всей видимости, путчисты готовили в качестве одной из главных ударных сил для предстоящей атаки на логово демократии. Танки, смотря один другому в задницу, стояли колонной вдоль Москвы-реки, несколько десятков зевак, находясь в отдалении, в бинокли и просто так разглядывали их в тщетном ожидании стать свидетелями чего-то необычного, тщетном, потому что в танковом лагере царило безмятежное спокойствие и ни малейшего шевеления среди покрытых бронёю транспортных средств не наблюдалось. Зеваки же, гулявшие вблизи набережной, пребывали в благодушном настроении — то там, то здесь раздавался смех, звенели соприкасающиеся бокалы, видимо с шампанским, а быть может и с портвейном; одна компашка, наиболее весёлая и жизнерадостная — в неё входило трое мужчин и две женщины — обгладывала с шампуров свежезапечённое мясо.
Приблизиться к танкам ближе, чем на сто метров, мне не позволили. У этих служителей хунты, что неудивительно, тоже были выставлены посты — конечно же, несравнимо лучше организованные. Едва я направился прямым ходом к ближайшей махине, из темноты выплыл солдат с автоматом и вежливо попросил меня, для моей же безопасности, не приближаться.