Человек о человечестве

Поэтому необходимо хотя бы вкратце обрисовать, в каком котле нравов мы все варились во второй половине прошлого века. Это нужно в первую очередь новому поколению, которому непросто представить события и колорит полувековой давности, да и старшим тоже не мешает напомнить. Вначале приведу высказывание одного из тех, кто не обходит данную тему. Драматург Геннадий Никитин в очерке о Вампилове очень точно охарактеризовал систему нравственных отношений того времени:

«И через пятьдесят-шестьдесят лет после революции такие понятия, как раздвоенное сознание, раздвоение личности и тому подобное, всё ещё принимались в штыки. Хотя именно в тридцатые-сороковые, а тем более в шестидесятые-семидесятые годы раздвоенное сознание становится явлением почти что обыденным и опускается до пошлой «двойной морали»: думаем одно, делаем другое (От себя добавлю: говорим третье).

Но пришёл Вампилов. С ним появилась новая русская драма». (Геннадий Никитин, «Опыт Вампилова»).

Лучше едва ли скажешь. Тогда и укоренилось выражение «ходить с фигой в кармане». Спросите, молодые, у дедушек-бабушек, что это такое, и они поведают, как в те времена – то волюнтаризма, то застоя – никто не говорил о нашей жизни, что думает, каждый должен был публично изрекать лишь то, что разрешалось говорить. Святой обязанностью было воспевать мудрость компартии, славословить вождей (Хрущёва, потом Брежнева), которые стали достойными героями только анекдотов. Мы все задыхались в этой атмосфере, однако выступать против было равносильно самоубийству. Система выстроила непробиваемую броню защиты, которая рухнула только вместе с самой системой. Но это будет через десятилетия, а пока власти пресекали не только малейшее вольномыслие, но даже мало-мальский намёк на него.

Мог ли Александр Вампилов, чутко реагировавший на происходящее, спокойно относиться к этому? Он переживал глубже других. Он, впечатлительный и ранимый, вынужден был, как и все, терпеть «свинцовые мерзости жизни» (М. Горький). Он жестоко страдал. В телепередаче, посвящённой уже памяти писателя, одна из его близких знакомых вспоминала, как однажды застала его где-то в одиночестве – со слезами на глазах.

– Это были не пьяные слёзы! – многозначительно резюмирует она.

Не поэтому ли в большинстве воспоминаний современников он предстаёт перед нами чаще грустным, задумчивым…

Тем не менее оставаться пассивным созерцателем он не мог. Средством борьбы у него могло быть только слово. Вступать в открытое противоборство с системой – нереально: зарождающееся диссидентство пресекалось на корню. Открытый протест, даже такой стихийный, как зиловский, был заведомо обречён. Поэтому здесь требовался «эзопов язык», символика, различного рода шифры – по терминологии Р. Виктюка – и другие способы маскировки, которые в то же время оказались интереснейшими находками драматурга в художественном плане.

В воспоминаниях о Вампилове Роман Виктюк пишет: «Мы не были с ним диссидентами… но чувство несчастья ощущалось нами вполне… Мы мучались от незнания, где и как искать выход… В Вампилове всегда чувствовали чужака, а он был человек нежный, не умел защищаться…» Как тонко замечено и точно сказано!

Целеустановка всего творчества Александра – воздействовать на нравственные основы общества. Есть пословица:

«Господь, прежде чем наказать, вначале отнимет разум». Перефразируя её, можно сказать: «Чтобы разрушить общество, достаточно отнять у него мораль». Поэтому все пьесы Вампилова – «на тему морали». Под такой ранее бытовавшей рубрикой в газете выходили его фельетоны. Тема морали в первой комедии «Прощание в июне» ставится остро, но как бы в индивидуальном преломлении, касается отдельных личностей, а вот в «Провинциальных анекдотах» эта тема приобретает обобщённый, социальный характер. В «Утиной охоте» и «Прошлым летом в Чулимске» бьёт набатом уже тема не просто морали, а «общественно-массовой аморали» – с попытками «нетипичных» действующих лиц как-то отреагировать на неё.

Один из вариантов реагирования, пусть стихийного, демонстрирует в «Утиной охоте» её главный персонаж. Итак, свою основную идею я озвучил, теперь дело за аргументами. Готов взять в союзники профессора В. Владимирцева («Явление исторической поэтики»): «Сердцевина «зиловщины» – бунтарское … неприятие сложившейся системы квазиценностей, внешне вроде благополучных, однако скверных, безнравственных, удобных для приспособленцев и лицемеров типа Саяпина и Кушака».