Человек о человечестве

По законам здравого смысла из сказанного следует естественный логический вывод: для попытки суицида есть другая причина. Я таковой вывод делаю и в дальнейшем намерен его аргументировать. А вот Елена Мироновна вывод делает парадоксально противоположный: «…после «просмотренного» герой берёт в руки ружьё, оттого что происходившее скверно, гадко, подло». Для убедительности она – в чём имеет многих сторонников – представляет воспоминания героя в виде его исповеди. К этой интерпретации мы ещё вернёмся, а пока зададим вопрос всем, кто того же мнения: каков же угол падения Зилова, в чём это падение и за что подавляющая критика так жестоко приговорила одного из сограждан, самого что ни на есть среднестатистического? Спрашивается, по каким «пустякам спустил себя» Зилов, а также куда и как спустил? Вопрос не только автору фразы В. Распутину. Пусть вопрос останется риторическим, потому что напрашивается другой, не менее актуальный: почему же серьёзные товарищи, начиная с Валентина Распутина, так дружно гиперболизируют недостатки Зилова, возводя их в некий абсолют и делая довольно поспешные выводы с приговором? Эта загадка кроется в мастерстве Вампилова, который несколькими штрихами вполне сознательно чернит героя. Дело в том, что все отмеченные явно не смертельные пороки ЗИЛОВ ДЕМОНСТРИРУЕТ, СНАБДИВ ИХ ИЗРЯДНОЙ ДОЗОЙ ЦИНИЗМА, БОЛЬШЕ НАИГРАННОГО, что и превращает «смиренного грешника» в мишень для праведников. На это и «покупаются» многие, даже не замечая, что цинизм у Зилова, пожалуй, больше на языке, чем в поступках. Да ещё с примесью хлестаковщины, откровенно напускной. Сам же автор только подливает масла в огонь, от души кошмарит, бутафорит героя, порой эксцентричного до абсурда. Для чего он это делает, мы скажем позже, если кто решит задачку раньше – в конце сверим ответы. Но доверчивому читателю следует помнить, что кроме пресловутой «загадки Зилова» также устоявшимся манером провозглашают «тайну Вампилова». Есть тайна или нет, но с Александром Валентиновичем постоянно надо быть начеку: хитроватый повествователь нет-нет – да и готов за внешней простотой упрятать целый лабиринт.

В КОМПАНИИ ЛИШНИХ ЛЮДЕЙ

Итак, какой же образ на самом деле нарисовал автор? Елена Гушанская утверждает, что «он стал наследником русской классической литературы, развитием типа лишнего человека – человека, несовместимого с жизнью». Непредвзятому уму трудно не согласиться с этим, но вот Г. Никитин ставит шлагбаум на пути Зилова к такого рода литературным предшественникам, патетически оппонируя коллегам, которые «отправили Зилова к Онегиным и Печориным. Помилуйте, да за что, за какие подвиги Зилова туда же?!» – восклицает режиссёр.

Уж если к «лишним людям» вход закрыт, то сходство с Фёдором Протасовым из «Живого трупа» Л. Толстого даже Геннадий Никитин не отрицает. Федя и Витя роднятся в главном (не в деталях, конечно), да так, что можно даже заподозрить кое-кого в подражательности. Однако Вампилов пресекает подобные обвинения, создавая не аналогию, а тип новой эпохи – более того, ОН НЕ ПОБОЯЛСЯ РИСКА ПЕРВЫМ ВЫВЕСТИ НА СЦЕНУ «ЖИВОЙ ТРУП» НАШЕГО ВРЕМЕНИ – и это ему, конечно, дорого обошлось, хотя с другой стороны, может быть, ещё легко отделался – непониманием, непризнанием, но не испытал судьбу Варлама Шаламова, Александра Солженицына и иже с ними. Пустив стражу по ложному следу в сторону «отщепенца, чужеродного явления», он несколько оградил себя от ярлыка злопыхателя на советскую действительность, но от обструкции не уберёгся. В советской литературе появился персонаж, оказавшийся в конфликте с обществом и по-своему бросивший ему вызов, – конечно же, один из литературных собратьев Чацкого, Онегина, Печорина, Протасова, Фомы Гордеева, Мартина Идена и т. д. Разумеется, со своими специфическими особенностями. Скажем, в отличие от Онегина, который, «застрелиться, слава богу, попробовать не захотел», он хватается за ствол с явным намерением…

Стоп! Явное ли здесь намерение или продолжение бутафории? Этого мы не узнаем никогда, ибо автор ответа на сей вопрос не даёт, а его героя, как говорится, сроду не поймёшь. Такого половинчатого типа вы ещё не встречали. Слово «двойственность» уже упоминалось в применении к той эпохе, а теперь оно прочно пристанет к Зилову, ибо является его характерной чертой. Едва ли не во всех существенных эпизодах однозначно понять его весьма затруднительно: серьёзно решил стреляться или нет, плачет или смеётся в финале, любит или не любит – не определили ни любовница, ни жена за шесть лет, поехал, наконец, на охоту или опять – задний ход, хочет действительно жениться снова или нет, и, наконец, насколько искренне кается перед запертой дверью… (в данном разговоре я не касаюсь основного парадокса, заключённого уже в названии: дилетантского бреда утиной охотой). Многие обозреватели, не приняв всерьёз такого раздвоения, опять же ловятся на данный авторский приём, принимая показуху за чистую монету.