Человек, обманувший дьявола. Неполживые истории

– Неправда. – Маша хорошо знала от мамы, что с семейскими в этом вопросе никогда нельзя соглашаться, вот и не согласилась. – Дедушка просто первый договорился, а брали всех по отдельности. И он ни за кого не просил. Потому что у него характер тяжелый.

– У всех взрослых характер. – Ксюша поджала губки, но не выдержала и фыркнула. – Машка, я тебе такое скажу, только это пока секрет… Хотя нет, не скажу. Ты трепушка, ты маме протрепешься.

– Ну и не надо, – ответила Маша, подъедая остатки пломбира. Она хорошо знала, что Ксюха рано или поздно расколется, потому что трепушка-то на самом деле она, а не Маша.

– Ну и не буду! Пусть всегда будет солнце! Пусть всегда будет небо! Пусть всегда будет ма-а-а-а… Ладно, скажу, только ты никому-никому-никому, поняла? – Ксюша наклонилась, не в силах удержать распирающую ее тайну. – У меня будет ребеночек.

– А-а-а… а от кого? – открыла рот Маша. Она слышала от тети Юли, что ребенки всегда бывают от кого-то, так уж у взрослых принято.

– Не твое дело, – отрезала Ксюха. – Ой, извини. Ну правда, мне нельзя пока ничего говорить, мне дядя Толя запре… ну, неважно кто, – она смешно покраснела сквозь загар.

– Значит, от дяди Толи, – умозаключила Маша. – А как же тетя Валя?

– Ну и чего тетя Валя? Она старая, – решительно заявила Ксю. – Он ее не любит. А что ходит, так это потому, что я маленькая была, а теперь он ее… это… – Она махнула рукой, показывая, что сложные взрослые отношения ее не особенно интересуют.

– А ты его любишь? – заинтересовалась Маша.

– Ну-у, не знаю… Наверное, люблю, если хочу ребеночка… Зато я буду мамой! Представляешь, как интересно? Со мной все будут носиться, как с этой… этой… писькиной коркой… То есть как с писиной бомбой…

– С писаной торбой, – умная Маша кстати вспомнила мамино выражение. – А ты с дядей Толей… это самое? – Она точно не знала, что такое «это самое», но взрослые обычно так говорили, когда речь заходила про то, кто с кем спит. Зачем надо спать с кем-то, Маша не понимала: ведь гораздо лучше спать одной. Наверное, взрослые что-то такое делают во сне, или с ними что-то такое делается.

– А… это… – Ксюха явно что-то такое поняла. – Да никак особенно… Дяде Толе вроде нравится… Тебе-то чего? Ты еще маленькая и ничего не знаешь.

– Все я знаю, – на всякий случай сказала Маша. – А мама в курсе? – сообразила она перевести разговор на взрослых.

– Я ей сразу сказала. Она меня тестом проверяла. Прикладывала к руке штуку какую-то, там огонек загорается. Говорит, что да, будет, – ответила Ксюша. – Только боится она очень.

– Смотри только, дедушке пока не говори, – посоветовала Маша. – Он дядю Толю не очень любит, – вспомнила она подслушанный взрослый разговор.

– Дедушка, не дедушка, а я хочу ребеночка, – капризно сказала Ксюха. – Мне можно. У меня папа знаешь кто? Он после дедушки самый главный!

– Ну и что твой папа? – вздохнула Маша. – У меня тоже папа есть. А я себе ребенков не делаю.

– Потому что ты еще маленькая, – снисходительно повторила Ксюха. – Ты сама ребенок. Слушай, принеси мне ванильного, пожалуйста. Я как смерть голодная.

Девочка со вздохом встала. Готовить ванильное мороженое было интересно, но сейчас ее больше интересовало, как все-таки Ксюха собирается быть дальше с дядей Толей, дедушкой Борей и вообще взрослыми. Потому что серьезные вопросы всегда решают взрослые – уж это-то Маша знала точно.

* * *

– У меня неприятная новость. Наша Ксения беременна, – сообщила госпожа Нарысская, обмахиваясь театральной программкой.

Бокал в руке господина Льва Бурбайса дрогнул. Лицо – нет.

– Да уж, приятного мало, – выдержав должную паузу, согласился он, осторожно ставя вино на мраморный столик. – Мне не нравится постановка. – Лев, как светский человек перед серьезным разговором, тема которого заявлена, и первая реакция обозначена, давал себе и собеседнице время собраться с мыслями и снова подобраться к теме издалека, подготовившись и простроив позиции. – «Севильский цирюльник» простоват, как и все у Россини, поэтому тут обязательно нужно нечто en outre… А тут что? Оркестр, голоса – да, все есть. Но ничего сверх. Только точность. Слишком механично. Роветта – недурной дирижер, но в его работе нет души. Пожалуй, его не стоило приглашать.

Он обвел рассеянным взглядом лепной золоченый потолок оперного театра. Слишком помпезно, слишком вычурно – одним словом, в дедушкином вкусе. Здание построили лет пять назад, по личной просьбе самого Бориса Николаевича. Обычно здесь шли тяжеловесные немецкие оперы, как-то раз даже поставили «Кольцо нибелунга». Моду на итальянцев завели Бурбайс и Рушиев. Влиятельная госпожа Нарысская для души предпочитала спектакли Нового Таганского, но исправно ходила на все оперные премьеры – в последние годы именно это здание, беломраморное, похожее одновременно на церковь и на цуккерторт, стало средоточием светской жизни…

– Фиорелло неплох, – поддержала Валентина Артамоновна. – Приятный голос у мальчика. Молодой бас, без хрипа, не хуже, чем у того итальянца… Жалко будет отправлять его обратно.