Человек, обманувший дьявола. Неполживые истории

Я пытаюсь представить себе мир за стенами – все эти сотни миллионов людей, которые видят нас, видят и выбирают. Тоже когда-то выбранных, выживших, победивших. Я не вижу их. Я вижу только ее.

Мне дают бокал с чем-то густым и темным, пахнущим смолой и пряностями. Я пью, не чувствуя вкуса.

Поднимаюсь. Что-то сжимает бедра. Платье. Оказывается, я в платье. Кажется, я и раньше была в нем. Да, помню, секс, я же задирала подол. Смешно. Кажется, это было миллион лет назад.

Первые такты музыки. Я знала их от рождения, но впервые в жизни слышу. Странное чувство.

– Светит незнакомая звезда…

Я не вижу, как улыбается Группа Крови. Она понимает, должна понимать, что это ей, про нее, про ее звезду.

– Снова мы оторваны от дома…

Тут у меня взрывается душа: я внезапно понимаю, что такое дом.

Стандартные смысловые блоки, заряженные ассоциациями, лежат у меня в голове, нетронутые, плотными рядами. Сейчас я задела полку, и с грохотом летят вниз домики у моря, избушки, пентхаусы, хижины, дворцы, небоскребы. Солнечный луч на щеке, детская кроватка, скрип старого дерева, серая кошка, обвившаяся вокруг фарфоровой белой кошки, решетчатый фонарь у крыльца, свеча на столе, пуховое одеяло, узкая ладонь, закат, счастье, вечернее тепло, режуще-тонкая нить привязанности к месту, и вечное – я ухожу, я уезжаю, но я вернусь, вернусь, я сейчас, я не могу, потому что у меня сводит горло от следующей строчки.

– Снова между нами города,
Звездные огни аэродрома…

Из каких-то глубин пробуждающейся памяти до меня доносится, что здесь нет городов, нет аэродромов, люди живут и движутся как-то иначе, не знаю как, но в городах и аэродромах есть что-то вечное, и я – об этом вечном, вечном, как фонарь над крыльцом, как холодная ладонь на лбу, как возвращенье домой.

– На-деж-да! Мой компас земной,
А удача – награда за смелость…

Она, наверное, улыбается, она же слышит, что я отдаю удачу ей. Группе Крови. Моей крови. За смелость. Она безумно смелая, она достойна.

– А песни – довольно одной…

Довольно одной песни, ее песни, пусть будет только она, меня уже нет, меня уже почти нет.

– Чтоб только о доме в ней пе-е-елось…

Мой голос живет отдельно от меня, и тут он дрожит, дрожит и прерывается, потому что я одна, и мне осталось три дня, чтобы понять, что такое дом, что такое любовь и все остальное. Но я тоже лучшая, я успею, а потом я засну и не проснусь. Зато это будет хороший сон.

– Ты поверь, что здесь, издалека
Многое теряется из виду…

Я говорю это уже оттуда, из своего смертного сна, он медленно вращается вокруг меня, затягивая, и я уже знаю, что там нет ничего, кроме нескончаемого падения, но даже это неважно.

– Тают грозовые облака…

Теперь на меня изнутри рухнуло небо, облако, озеро, в котором оно отражается, и солнце, которого я не видела. Надо будет обязательно посмотреть на солнце. Сколько же у меня дел!

– Кажутся нелепыми обиды…

А этого я просто не понимаю, действительно не понимаю – какие обиды, что это, зачем, когда все так чудесно?

– Надо только выучиться ждать…

Да, я буду ждать, но поторопись, у нас всего три дня.

– Надо быть спокойной и упрямой…

Это уже не на грани, а за гранью фола, потому что безнадежно ломает хрупкую, слабенькую рифму с телеграммами, но мне все равно, потому что я уже все.

– Надежда!

Я кричу, спотыкаясь на гласных.

На. Деж. Да. Да, да, да.

На – меня.

На!

А потом я смотрю на Группу Крови и не вижу. Она здесь, но я ее не вижу – так, как тогда. Той – нет. Только пустое лицо и рысьи глаза, в которых нет света.

И тогда я поняла, что победила.

– Шестьдесят семь процентов голосов, отличный результат. – Тренер снимает с меня платье. – Ты знаешь, что Группа Крови отказалась от права побежденного?

Я киваю. Я знала это с той самой секунды, когда увидела ее глаза без света. Все или ничего. Теперь она не возьмет ничего. И меня тоже. Ни моей любви, ни моей жизни ей не нужно. Оставшиеся три дня она проведет лежа лицом к стене. Она даже не будет есть. Чтобы не почувствовать вкуса еды и не пожалеть об этом. К тому же на пустой желудок умирать легче.

– Удивить – победить, – рассуждает тренер. – Мы удивили. Такого спектра эмоций от тебя никто не ждал. Выразительный импринт: внезапная острая влюбленность в соперницу. Теперь на «Грэмми» кто-нибудь сплагиатит.

Я расслабляюсь внутри. Сейчас у меня будет секс, который мне понравится. Потом я увижу солнце. Потом – найду себе дом, полюблю его и тут же уеду. Я не могу уехать, пока у меня нет дома. А потом – жизнь, нескончаемая, как огромный немеркнущий день. Жизнь, о которой я не знаю ничего, кроме того, что все в ней будет именно таким и именно тем.

Я двигаю бедрами, чтобы сделать ему и себе лучше. Они молодцы, вся их команда, которая меня так чудесно спроектировала.