Человек, обманувший дьявола. Неполживые истории

– Не могу, мне нужно банку платить, – повторил он то же самое вранье.

– Ты же Люське дал, – не отстал Кол.

– С чего ты взял? – решил выяснить ситуацию Тёмка.

– Пощёкин тебя продал, – Кол хмыкнул. – Так чего, стошку? Ну полтишку хотя бы, окей?

Тёмка скривился. Сухарянин никогда не просил значительных сумм, но и никогда не отдавал, считая это неэстетичным, особенно между своими. Денег было жалко.

– В другой раз, окей? Мне правда деньги нужны, – нашел в себе силы отказать Тёмка.

Кол не ответил, только сильнее сгорбился.

Откуда-то из-за поворота заурчало, мазнуло светом фар. Сухарянин разом подобрался, подпрыгнул на месте и вытянул руку фюрерским жестом.

Под фонари выехал ветхий «москвич» с ветвистой трещиной на переднем стекле.

– Слышь, я простужаюсь, мне в ебеня ехать, – быстро-быстро проговорил Сухарянин и рванул к останавливающейся машине. Тёмка остался на месте, надеясь на то, что водила не договорится с Колей на ебеня за сколько-нибудь реальную сумму. Надежды не оправдались: после коротких переговоров Кол, поправляя полы пальто, загрузился на переднее сиденье. «Москвич», яростно взвыв на морозе, укатил. Снежная тишина сомкнулась за ним, как вода.

Костыльков мерз уже минут пятнадцать. Если бы не обстоятельства, он вернулся бы, но теперь это было ну совсем некстати.

Он пялился на зарешеченные окна дома напротив, закрытый киоск из белых щитов, увитый разноцветными лампочками. Лампочки ритмично вспыхивали и гасли, и от этого улица казалась как-то по-особенному пустой. Некстати вспомнилось, что через неделю Новый год. А то ли сегодня, то ли завтра – католическое Рождество.

«Календарь – дурацкая штука», – думал Тёмка, пытаясь отвлечься от холода. Когда-то, когда он еще пытался работать по специальности, ему пришлось делать программку для перевода календарных дат в разных традициях. Как оно там было?.. Память не подвела и на этот раз: декабрь по-латински – децембер, десятый месяц. У римлян год сначала считали с марта до декабря. Потом добавили январь и февраль. Януариус и фебруариус. Что-то он такое про это читал… Януарий – месяц открытых дверей, по имени какого-то ихнего бога. А фебруарий от чего? А, ну да. Februm, очищение и покаяние. Понятно, что месяц короткий – меньше каяться…

Прогромыхал грузовик, оставив по себе долгую стылую вонь.

Мысль соскользнула в привычную колею. Костыльков подумал, что ему уже тридцать пять. Полжизни минус в любом случае, и как бы не бóльшая: тянуть до семидесяти Костыльков считал для себя нереальным. Да стариковство – в любом случае не жизнь. По крайней мере, в этой стране.

«Тридцать пять лет ушли, как дети в школу, – думал Тёмка, поддергивая низ куртки, чтобы хоть как-то оградиться от едкого холода. – Тридцать пять, через два месяца тридцать шесть. Четыре года до сорокета. За четыре года что-нибудь изменится? Нет. Значит, можно считать, что сорок. Пора итожить жизнь. Что он успел? Два неоконченных высших. Ладно, сейчас это никого не парит». Он сам себя считал человеком с образованием, окружающие были того же мнения. Хуже с профессиональным ростом. Кто он в этом смысле? Потерявший квалификацию программер, средней паршивости рекламщик и неплохой продажник. Неплохой, но не блестящий: потолок уже виден. Подрабатывал журом: писал статейки о компьютерных игрушках в гламурный журнал «Анатоль». Оттуда выперли – не поладил с ответсеком. Проработал полгода пиарщиком в «Прайм-медиа», куда его пристроил Вячик Прилёв. Там ему выписали хорошую денежку и не особо трюмили за косяки. Это, пожалуй, была самая бархатная лямка из всех, в которые он впрягался. Вечера в «Летчике», по выхам «Шанс-On» на Пресне плюс перспектива. Все было классно, но случился кризис, и его турнули… Мира, считай, не видел: ну Москва, ну Питер, немножко Сибири, неизбежные Турция-Египет, две недели в Испании, где просадил кучу денег непонятно на что. Прошлым летом хотел съездить с ребятами в Амстердам и оттянуться по полной. Не склалось.

Да, ребята. Тот же Сухарянин, к примеру. Который пристряпал ему Тительбаума, а сейчас увел из-под носа машину. И остальные тоже – Славик, Вячик, Саша, Серёжа, Валера. Тесная компашка моральных уродов. Он им пох, и они ему нах… И, конечно, Люся. К которой он каждый раз возвращается с унылой неизбежностью. А поскольку Люся с Олежеком, то, соответственно, Олежек тоже остается унылой неизбежностью.

Внезапно Костыльков понял, что сегодня он крупно стратегически проиграл.