Человек, обманувший дьявола. Неполживые истории

– Так чего меня звала? – слегка завелся Костыльков.

– Денег надо, – сообщила Люся очень несвежую новость. – У тебя же есть? Дай соточку, если не жмет.

Костыльков, чувствуя себя последним дураком и рохлей, достал пятьдесят долларов и положил на раковину.

– Пасиб, – бесцветным голосом сказала женщина.

В коридоре послышались шаги. Заявился Виталь Пощёкин – непонятный: то ли догнавшийся, то ли, наоборот, протрезвевший.

– Лю-лю-лю, вот ты и нашлась, – пропел он похабненько, подошел и обнял Люсю сзади, точно таким же жестом, как Тёмка. Та не отстранилась.

– Я не мешаю? – деревянным голосом спросил Костыльков, не понимая, зачем он это говорит и кому.

Пощёкин недоуменно обернулся. Хотел что-то ответить, но передумал.

– Задрали вы меня, козлы душные, – сказала Люся, ставя мокрую чашку на сырое полотенце. – Уроды. Срань беспонтовая. – Она шмыгнула ноздрей. – И я с вами тут в говнище телепаюсь. Плыла, плыла и приплыла.

Тёмка подумал, что у него на кармане пять тысяч семьсот долларов, которые он вытряс сегодня из Тительбаума. Он сейчас может съездить в Центр, найти там ночное заведение – без лишних понтов, но приличное – и провести там остаток вечера и ночь. Это ему обойдется где-то в сотку, не больше, если одному и не засиживаться. Или дороже, но все равно один черт.

– Всем спасибо за прекрасный вечер, – сказал он в воздух и пошел одеваться.

На улице его ждал мороз: черный, горький, щелочной. Разгоряченный Тёмка упал в него и поплыл, тяжело дыша и пуская носом фонтанчики пара. Он прошел через двор и выбрался через неосвещенный проулок на дорогу – ловить тачилу.

Под рыбьим глазом фонаря снежно искрилась утоптанная тропинка. Костыльков встал у поворота, где машины ловились лучше, упрятав ледяной подбородок в пальто. В голове шевелились обрывки мыслей. Он поймал себя на попытке вспомнить, кто такой Альмодовар.

Сзади послышались шаги. Тёмка резко обернулся и увидел Сухарянина. Тот был в шляпе, надвинутой на глаза, и в длинном кашемировом пальто: шея замотана в три оборота длиннющим шарфом, руки плотно забиты в карманы. Сухарянин считал себя стильным мэном и ничего, кроме пальто, не носил.

Он подошел к Тёмке и тут же принялся притоптывать, подпрыгивать и водить плечами. Костыльков понял это так, что Сухарянин обозначает свои права насчет первой пойманной тачки. Коля жил в глухих ебенях на другом конце Москвы, поэтому вопрос доезда для него был актуален.

– Бр-р, колотунище какой, – наконец выдавил из себя Кол. – Тебе хорошо, ты в куртке.

– А тебе кто мешал в куртке? – поинтересовался Тёмка. Каждое слово выбивало в воздухе короткую белую дорожку.

– Ну не ношу я такого, блин, – поморщился Коля. – Слушай, там Олежек на тебя гонит.

– Да пошел он, – Тёмке было неинтересно слушать про Тителя.

– Бр-р-р, колотунище, – Сухарянин принялся растирать голыми руками коленки. – Не-а, не моя страна.

Костыльков вздохнул. Эту фразу от Сухарянина он слышал раз тысячу, не меньше.

– Все тут говно, – продолжал Кол.

– Кино тоже? – Тёмка не хотел разговаривать, но, как всегда, не удержал язык.

– Кино особенно. – Кол засунул руки за пазуху. – Вот ты скажи, Тимофей…

– Я Артём, – тяжело вздохнул Костыльков. Они были знакомы с Сухаряниным с института. Кол всегда путал «Тимку» и «Тёмку», каждый раз извинялся и снова путал.

– Сорьки, – отмахнулся Сухарянин. – Ну вот скажи честно: тебе все это не остоелозило?

– Три раза по сто, – не стал отрицать очевидного Костыльков. – И что ты предлагаешь? Уехать? Нас там ждут?

– Ну что значит «ждут». – Кол снова засунул руки в карманы. – Я о другом. Уехать-то можно. Но и там хрень. Работа-работа-работа.

– Телки, – подсказал Костыльков.

– Ну да. Страшные. И феминистки.

– А чего бы ты хотел? – Костылькову надоел бессмысленный разговор, но он никак не мог его закончить.

– Миллион-миллион-миллион долларов Cэ-Шэ-А, – пропел Сухарянин. – И жизнь будет хар-ра-ш-ша. Хотя нет… Чуваков с лимоном я видел. Ничего особенного. Лимон нужен под бизнес, чтобы деньги всегда были, а так чего, быстро проешь, и все. Бизнесом я заниматься не хочу. Хочу делать кино. Но мне не дадут. Я умею снимать, а это никому не нужно. Ни тут, ни там.

– Угу, – выдохнул Тёмка.

– Ну чего «угу»? – прицепился Сухарянин. – Ты можешь себе представить нормальную жизнь, какую тебе хочется? Я вот честно скажу – не могу. У меня воображения не хватает. Каждый раз где-нибудь засада…

– Ты о чем? – Костыльков почувствовал, что замерз по-настоящему.

– Я про засаду, – Кол все притоптывал и ежился, – она везде. Если у тебя нет, ну, допустим, денег, тебе херово по-одному. Если есть, тебе скоро тоже становится херово по-другому. Если ты мудак и быдло, тогда ты сам себе злобный буратино. А если умный, вокруг тебя никого не будет, кроме злобных буратин… извини, к тебе не относится. Короче, куда этот мир ни целуй, везде жопа. Покажите мне другой глобус.

– Свежие у тебя идеи. – Костыльков случайно глотнул холодного воздуха и замолчал.

– Да уж куда свежее… Ладно. Я чего. Не одолжишь мне стольник грина до января? Очень надо.

Тёмка мысленно застонал.