Человек отовсюду

Я знал, что дам. Вилли изучил меня, он знал, кого вербовать и что предложить. Деньги – вздор. Большая работа на благо человечества – уже так-сяк, хотя человечество само не имеет понятия, что именно для него благо, а что нет. Служение передовому отряду человечества, новой его ветви, обещающей в перспективе великое? Да. Невероятные для обыкновенного человека возможности? Да! Да!! Да!!!

Кто же я? Если ореолиты – боги, то я в данной аналогии, наверное, архангел. Не самая плохая роль, хотя и подчиненная. Что ж, вода вроде неплоха, можно нырнуть. На худой конец мне сотрут память об Ореоле и отправят доживать век в привычный человеческий мир, откуда я родом. Что я теряю?

Ничего.

То есть, кажется, ничего. Как оно выйдет на деле – посмотрим. Есть смысл посмотреть.

Наверное, Вилли почувствовал, что я справился с первой бурей мыслей. К беседе он по-прежнему не был расположен, но зато включил внешний обзор, чтобы я был чем-то занят. Галактика выглядела неровной светлой полосой – мы находились близ плоскости ее диска. Светлячками налетали звезды, змеились волокна светлых туманностей. Колоссальный звездный рой надвинулся, обнял нас, окрасив стены «бунгало» в красно-оранжевый цвет, и сгинул позади – видать, мы пролетели сквозь шаровое скопление. Неподалеку от него ослепительно сияла оболочка недавно взорвавшейся звезды. Пройдут сотни, если не тысячи лет, прежде чем она засияет на небе какой-нибудь дальней земной колонии. Галактика велика, а скорость света мала.

– Здорово! – восхитился я.

– Нравится? – улыбнулся Вилли. – Наслаждайся.

– Все-таки медленно, – пожаловался я. – Через гиперканал куда быстрее.

– Если он проложен там, где надо, – наставительно заметил Вилли. – Хочешь быстрее? Пожалуйста.

Я не успел сказать «нет, не хочу», а в следующую секунду мне оставалось лишь корить себя за длинный язык. Звезды и туманности прекратили свой бег. Прямо перед нами висела планета, и вставало из-за ее края желто-оранжевое солнце. Узкой полоской сияла атмосфера. Три разнокалиберные луны, сгрудившись в кучку на черном фоне, выглядели серпиками. Планета как планета, таких много…

– Это Хлябь, – сказал Вилли. – Мы на месте.

– И каково же наше задание? – осведомился я.

– Пока что это мое задание, – проворчал Вилли, – но работа тебе знакома. Нужно вытащить с планеты одного человека. Может, хочешь участвовать?

– Его нужно переправить в Ореол?

– Само собой.

– Кто этот человек?

– Ребенок семи лет. Гений. У него уникальная матрица. Такие умы появляются раз в столетие и чаще всего не находят настоящего применения. Прогноз насчет этого конкретного ребенка неутешительный: девяносто семь и семь десятых процентов за то, что он не совершит ничего выдающегося, оставшись в человеческой среде. Она погубит его интеллект, сама этого не заметив и не ощутив потери. Зато в Ореоле этому уму найдется применение. Уникальный человеческий мозг плюс Ждущие – это кое-что! Не беспокойся о ребенке, он вырастет и будет счастлив. Несчастных я там не видел. – Вилли посмотрел на меня. – Ну так что, участвуешь?

– Родители есть у этого ребенка? – спросил я.

– Только мать.

– Тогда я пас.

– Наркоманка, – уточнил Вилли. – Год назад помещена в спецлечебницу для социально опасных больных. Это такой эвфемизм тюрьмы с очень строгим режимом. Ставлю сто к одному за то, что она оттуда не выйдет. Вряд ли это существо еще помнит, что у нее есть дочь.

– Дочь? Так это девочка?

– Франсуаза Барбош. Помещена в муниципальный приют для сирот. Убогая дыра. Никто там не разглядит ее интеллекта. Никому это не нужно.

Я смолчал, но в душе согласился с его доводами. Если только Вилли не врал, операцию Ореола по извлечению гениальной девочки из клоаки следовало признать не только целесообразной, но и благородной. Хлябь – бедный мир, вроде моей Тверди. Насколько мне было известно, там произошли события, напоминающие нашу борьбу за свободу, только менее кровавые, поскольку уникальных месторождений минерального сырья на Хляби не водилось. Хлябь тяготела к Лиге. До гибели Марции метрополия занимала выжидательную позицию. Я не знал, что происходит на планете сейчас.

Наверное, то же самое, что на Тверди, – тот же колониализм, только не наглой, а ползучей разновидности. И в привлекательных одеждах.