Но как? Как ему вырваться с работы? Он не мог попросить кого-то прикрыть его. Точнее, мог, но тогда пришлось бы притворяться больным или придумывать что-то еще, а он был не в настроении актерствовать. Оставался единственный выход: оставить магазин на пару минут, прийти на вечер, убедиться, что мисс Блауфусс отметила его присутствие, сказать что нужно Алисии и вернуться в магазин, прежде чем кто-нибудь туда зайдет. Он здесь уже час, и до сих пор не было ни одного покупателя. Велики шансы, что никто так и не придет.
В таком случае ему нужно было подумать, что делать с камерой.
В магазине была всего одна камера, и она висела над ним. Майлз не знал, был ли у декана Кушнера человек, который ее просматривал, но он догадывался, что, скорее всего, на нее никто никогда не смотрел. Кто захочет терять время и каждый день смотреть на его затылок и то как он периодически клюет носом. Но чтобы обезопасить себя, Майлзу нужно было ее отключить – только на время, пока его нет.
Судя по криминальным фильмам, которые он смотрел с отцом, самое главное слепое пятно у любой камеры слежения -– прямо под ней. Если он сделает все правильно, то на пленке будет видно, как он на секунду вышел из кадра и тут же вернулся.
Майлз отошел назад, пока не уперся спиной в стену, камера была теперь прямо над его головой. Майлз прислушался, не идет ли снова кто мимо, но ничего не услышал. В мгновение ока он стал невидимым: все его тело и даже одежда стали бледно-желтого цвета, сливаясь со стеной. Он взобрался по стене, пока его глаза не оказались на одном уровне с камерой. Сзади от нее шел толстый черный провод, очевидно, подключавший камеру к источнику питания. Майлз выдернул его. Затем спустился вниз и обратно принял свой облик, будто в прямом смысле выходя из стены. Он снова прислушался, не идет ли кто, но было тихо. Тогда Майлз вырвал из тетрадки посвященное Алисии сиджо, сложил его пополам, сунул в карман и выскользнул за дверь.
Площадь представляла собой заасфальтированный квадратный участок в центре кампуса со скамейками и фонтанчиком, в который выпускники бросали ключи от своих комнат. Декан Кушнер выписывал штрафы каждому, кто не сдал ключи перед выпуском, но всем было плевать на эти грошовые суммы: бросить ключи в фонтан было традицией. К приходу Майлза все скамейки уже были заняты, девчонки теснились друг у друга на коленях, парни расселись по деревянным перилам. Остальные стояли вокруг фонтана и слушали очередного поэта.
Разумеется, Райан «Крысиное дерьмо» Рэтклифф уже вовсю вещал, пока Майлз призраком сновал вокруг толпы.
– Я хочу, чтобы ты знала: я всегда буду рядом. Я люблю тебя снегом, я люблю тебя градом. Знаю, я кажусь черствым, но я просто боюсь, что ты разобьешь мне сердце. Не разбивай его. Мое сердце. Не разбивай его, крошка, – последние слова Райан постарался произнести сексуальным тоном. Когда все
В ту же секунду в его голове и животе зажужжал рой пчел.
– Давайте дружно похлопаем Райану! – с наигранным энтузиазмом сказала она. – Спасибо, что поделился. Посмотрим, кто у нас следующий.
И пока Алисия вчитывалась в помятый клочок бумаги с именами чтецов и выступающих, Майлз начал высматривать в толпе Ганке, вытягивая шею, чтобы увидеть его смоляные волосы в море светлых, каштановых и рыжих. Он посмотрел налево. Уинни Стоктон, которая пришла сюда только потому, что занималась по программе «учись и работай» (всего по часу в день перед занятиями и по выходным), стояла между мисс Блауфусс и мистером Чемберленом.
Майлз сразу же подошел к мисс Блауфусс. Потому что... зачет по литературе все-таки был в приоритете.
– Здрасьте, мисс Блауфусс.
– Майлз! – лицо мисс Блауфусс посветлело, как только она его увидела. – Рада, что ты смог прийти.
– Спасибо, э-э-э, только я ненадолго, потому что...
– Потому что ты должен быть на работе, не так ли, Моралес? – перебил его мистер Чемберлен. Майлз посмотрел ему прямо в глаза. И опять ему показалось, что его зрачки почти не отражали свет. Было в этом что-то... пугающее. Голос мистера Чемберлена прозвучал достаточно сурово, чтобы мисс Блауфусс протестующе открыла рот.
– Майлз, – сказала она, холодно посмотрев на мистера Чемберлена, – оставайся, сколько можешь. Я тебя отметила.