– У меня тут дела ненамного лучше, Майлз. Эти зомби-птицы повсюду. В Гарлеме, Бруклине, на Манхэттене, а в заливе они устроили себе гигантскую птичью купель.
В нижней точке дуги (видимо, выпустил слишком много паутины и полетел слишком низко) чувствую, как на щиколотке сжимается клюв, буквально через секунду после того, как начинаю подтягивать ноги.
– Ай! – вскрикиваю я. – Питер, надо что-то делать. Каков план?
Из телефона раздаются кряхтение и звуки ударов, и только потом Питер отвечает:
– Попробуй выяснить, откуда они берутся. Есть идеи?
– Нет, – признаюсь я, низко пролетая над улицей как раз, когда одна из птиц склоняется над парнем моего возраста. Раз уж так повезло, решаю замахнуться ногой и бью существо прямо по клюву. Оно остается лежать без сознания. С одной стороны, меня мучает знание, что когда-то они были
– А где ты? – спрашиваю я.
– Лечу на Манхэттен, – говорит Питер и наносит кому-то удар. – Как только хоть секунду выкрою. Мне кажется, они направляются к Таймс-сквер.
И едва я собираюсь расспросить о том,
– Вот черт, – вырывается у меня. Если не отвечу сейчас, она просто
– Хорошо, до скорого! – кричит Питер, у которого явно происходит ожесточенная схватка. – Только, знаешь, чем скорее, тем лучше.
– Спешу, честное слово! – говорю я и переключаюсь на маму.
– Майлз Гонзало, где ты пропадаешь?!
Вопрос, которого я так боюсь. Я закрываю глаза, вздыхаю, забыв о своем полете над городом со скоростью под сто километров в час. Резко вспоминаю об этом и едва успеваю подогнуть ноги, но все же задеваю верхушку дерева.
– Я с Ганке, мам. В чем дело?
– В чем
– Ну-у-у, – тяну я, решив сделать вид, будто я ничего не знаю, не раскачиваюсь над домами и фонарями Восточного Бруклина и не ищу центр нашествия птиц-зомби на Нью-Йорк. – Там вроде бы солнечно.
–
– Нет! – резко выкрикиваю я, пожалуй, слишком поспешно. – В смысле, не нужно, мам. У нас все отлично. Мы ведь на пятом этаже поселились, помнишь? В любом случае эти птицы от нас далеко. Ты как? Как у вас с бабушкой дела?
– Ох, ну… – говорит она, и ее перебивает громкий удар. – У нас все нормально, не беспокойся. Майлз,
– Хорошо, мам, – отвечаю я. Это ложь. Но я ведь не могу выйти из общежития, если я и так не там, верно? Так что… формально я не соврал. – Ладно мам, мне пора.
– Нет, стой, Майлз!
Мне приходится повесить трубку. Нужно перезвонить Питеру и выяснить, где он. На улицах Нью-Йорка тысячи зомби-птицелюдей, а он один. Человек со способностями паука. А я – второй.
И я знаю,
Эти существа откуда-то появились, и я абсолютно уверен – настолько, что рискнул бы поставить на кон свой диджейский пульт (а это самая дорогая мне вещь) – за этим стоит Стервятник. И его внучка.
Я поворачиваю за угол, и передо мной открывается жуткий вид на Таймс-сквер: черных птиц, перьев, когтей и клювов там больше, чем людей. Они заполняют всю площадь сплошной пеленой, и невозможно разобрать, где кончается одно существо и начинается другое.
Я пролетаю над площадью, стреляя паутиной в клюв одного из пернатых существ, и захлопываю ему пасть, пока клюв не успел пробить лобовое стекло машины и сомкнуться на шее пожилой леди на водительском сиденье.
– Майлз! – кричит из телефона Питер. – Как там у тебя?
Ладно, понимаю, он хочет убедиться, что я жив-здоров, он мой наставник и все такое, а город усыпан злобными приспешниками Стервятника, но неужели нужно сначала спрашивать обо мне, а не просить о помощи? Если Питер хочет видеть меня супергероем, может, стоит немного больше на меня полагаться?
Я не хочу навсегда остаться ребенком, за которым нужен глаз да глаз.
– Да, – говорю я. – у меня все отлично.
– То же самое, – с трудом выговаривает он.
– Да, очень похоже, – говорю я. – Я на Манхэттене. Где тебя?…
Не успев закончить, я замечаю Питера – крошечное пятнышко на углу огромного телевизионного экрана, на котором идет реклама ежедневной доставки свежих яиц. Думаю, захочу ли я после сегодняшнего вообще слышать о чем-то птичьем – о перьях или яйцах, о чем угодно.
И тут мне приходит в голову другой ужасный по сути своей вопрос. Если эти наноботы изменяют ДНК… значит ли это, что все они теперь могут нести яйца?
Я содрогаюсь от этой мысли и стреляю следующей ниткой паутины.