Человек-Паук. Майлз Моралес. Крылья ярости

Злодейка толкает мою маму вперед, птицелюди хватают ее за запястья, кофту, лодыжки и волосы и втаскивают в толпу. Она кричит, а я бросаюсь на помощь и хватаю ее за вторую руку, пока толпа зверей не поглотила ее. Я едва вижу ее сквозь слезы, но понимаю, как она кричит и смотрит на меня широко распахнутыми, полными ужаса глазами, а затем их затягивает серой пленкой, и внутри появляется пустота.

– Нет, – шепчу я. – Пожалуйста.

Только не мама.

Я не могу ее потерять.

Не могу потерять ее тоже.

Ее губы смыкаются. Лицо бледнеет. Она разжимает руку, которой держалась за меня. На лбу и висках проступают перья, нос и рот вытягиваются в твердый клюв, и когда он распахивается, видно растущие клыки. Она шипит на меня, и от неожиданности я разжимаю пальцы. Ее больше нет. Она исчезает в толпе других птицелюдей, и невозможно отличить ее от остальных. Ее кардиган, изорванный, лежит на земле. Я поднимаю клочок и прижимаю его к себе.

Что бы ни пришлось сделать, на что бы ни пришлось пойти, Стервятник за это ответит. И его внучка тоже. Я верну маму. Иначе никак. Я получаю удар под ребра и отлетаю в сторону. Смотрю вверх и вижу пернатую злодейку. Она смотрит на меня сверху, а ее голову с двумя пучками волос под капюшоном освещает яркое закатное солнце. На губах у нее играет коварная, едва заметная и неожиданно привлекательная улыбка. Она мягко хватает меня за шею рукой в красной перчатке.

– В знак моей окончательной победы, Человек-Паук, – ласково говорит она, сжимая руку на шее до боли, – назови меня по имени.

О да, самое время обсудить имена, пока я еще насмерть не задохнулся. К счастью, ей приходит в голову отпустить меня, будто она прочитала мои мысли. Я жадно втягиваю воздух, переворачиваюсь на бок и захожусь кашлем. Она продолжает говорить спокойным голосом, будто мы гуляем по Бруклинскому зоопарку, а не боремся в самом сердце пернатого зомби-апокалипсиса на главной площади Нью-Йорка.

– Скворец, – кашляю я.

– Верно, – произносит она с гордостью, будто унизила меня тем, что заставила сказать ее имя. Ну что ж. Пусть радуется. – Дедушка говорил, ты хитроумен, даже очарователен. Пока не вижу ничего подобного.

– Эй! – выдавливаю я и пытаюсь встать на ноги. Коленки трясутся, пальцев на ногах я не ощущаю, возможно, из-за недостатка кислорода, и все же мне удается поднять на нее взгляд и проговорить: – Я вполне очаровательный, но только с теми, кто не пытается превратить Нью-Йорк в гнездо пернатых полулюдей-получудовищ.

Включая мою мать.

– Чудовищ? – смеется она. – Ничего подобного. Все крылатые существа прекрасны. Скажи еще, что ты ни разу не видел сон, в котором летаешь, а утром не мечтал о его воплощении. Вот они теперь могут летать.

– Ты это серьезно? Оглянись, Скворец, они понятия не имеют, кто они. Не знают ни себя, ни своих близких. Посмотри им в глаза. Они только убивать и умеют. А ты убедила себя в том, что они счастливы?

Моя мама никогда бы не согласилась быть вместилищем для орудия боли. Никогда.

– Все это я делаю ради него, – шипит она. – Я не обязана ничего объяснять, но ты ведь знаешь, у моего деда рак. Его последним желанием была свобода.

– И ты решила подарить ему свободу, отняв ее у тысяч других?

Лед ее взгляда как будто немного тает и появляется мягкость, которой до этого не было. Я считаю, что это мой шанс.

– Ты организовала побег, вызволила его из тюрьмы и помогла создать этих чудовищ, но тебе не обязательно продолжать. Если его последним желанием была свобода, он ее получил, – продолжаю я, надеясь на попадание в цель, подтачиваю ее решительность. – Почему ты на этом не остановилась?

– Ты понятия не имеешь, каково это! – кричит она, переходя на визг, и делает шаг вперед. – Откуда тебе знать, что такое быть отвергнутым людьми, быть запертым в тюремной камере? Он мне как отец. А мир выкинул его, будто его и не было. Я не могу ничего для него не сделать.

Меня пронзает боль.

Ведь я поступил именно так.

В день, когда потерял отца. Я ничего не сделал.

Видимо, я слишком надолго погружаюсь в мысли – Скворец поднимает руку ко рту, наклоняется ко мне и нежно, но с нотками жесткого приказа говорит:

– Вороны, он здесь.

Где-то надо мной слышатся птичьи крики, которые эхом отражаются от зданий вокруг. Я смотрю по сторонам и в небо, ожидая появления Ворон со всех сторон, как в «Птицах» Хичкока.

Но нет.

Только двое.

Хотя это на двое больше, чем нужно.

Скворец расправляет крылья и взмывает вверх, поднимая вокруг себя потоки прохладного воздуха. Она сбивает меня с ног, и это дает двум… Воронам время приземлиться по разные стороны от меня. Они опускаются всем своим весом, вызывая маленькое землетрясение, от которого у меня сжимается мозг. Я смотрю вверх на лица чудовищ. Одного из них я никак не могу узнать: кожа светлее моей, волосы ядовитого желтого цвета, верхняя часть лица закрыта черной маской, острый выступ на которой закрывает кончик носа.