Человек-Паук. Вечная юность

Кровать тети Мэй стояла у окна, возле радиатора. Изголовье матраса было приподнято, и тетя полулежала в постели. На подоткнутом под нее одеяле не было ни единой складки, словно она ни разу не шевельнулась с тех пор, как ее привезли.

Бромвелл предупреждал, что из-за повышенного уровня билирубина у нее изменилась внешность, но Питер и не представлял себе, насколько, пока не подошел поближе. В свете жужжащих флуоресцентных ламп все казалось слегка зеленоватым, но кожа тети Мэй была странно желтой, будто картинка в телевизоре со сбитой настройкой цветов.

Сглотнув, Питер присел на краешек кровати и положил руку на ее хрупкое плечо. Тетя подняла веки. Увидев желтизну даже в ее глазах, он подавил всхлип. К счастью, взгляд тети Мэй еще оставался сонным; когда она окончательно проснулась и узнала племянника, Питер успел взять себя в руки.

– Питер!

– Больная печень? Тетя Мэй, отчего ты молчала?

В ответ она поджала губы, будто в ее секрете не было ничего особенного – совсем как в тот день, когда она продала часть своих украшений, чтобы купить ему новый микроскоп.

– Эти глупые доктора уверяли, что до этого еще много лет. После всего, что ты пережил… У меня просто не хватило духу.

Слабо улыбнувшись, она взяла его руку. Ее тонкие сухие пальцы оказались холодными как лед, и Питер растирал их, пока они не согрелись.

– Как я могу помочь тебе, не зная, что происходит?

В ответ тетя закатила глаза.

– Молодой человек, то же самое я говорила тебе многие годы. В половине случаев я и понятия не имела, что у тебя на уме.

– Прости, тетя Мэй, я…

Она ущипнула его за щеку.

– Ч-шшш. Что сделано, то сделано. Если хочешь знать, как лучше всего мне помочь, я скажу так: помоги сначала себе. Не грусти. Учись. Работай.

– Но, тетя Мэй…

Ни Питер, ни тетя Мэй не замечали доктора Бромвелла, стоявшего в дверях, пока он не заговорил:

– Питер, на пару слов.

– Сейчас, – он повернулся к тете. – Так и лежи, хорошо? Никакой акробатики.

Она подняла брови.

– А я как раз собиралась на урок силового фитнеса.

Питер хихикнул, надеясь, что это звучит естественно.

– Гляньте-ка, кто в кои-то веки шутит. Ведь это хороший знак, правда, док?

– Безусловно, – доктор Бромвелл не засмеялся, но удовлетворенно кивнул. – Будь добр, выйди.

Совсем как в десятках мелодрам и мыльных опер, Питер вышел в коридор и прислонился к стене, а доктор встал перед ним, склонил голову и зашептал:

– Работа ее печени ухудшается уже много лет. Если станет еще хуже, потребуется пересадка. Операция несложная, но в ее возрасте любое хирургическое вмешательство – это большой риск, поэтому в очереди ожидающих донора она будет далеко не первой. С другой стороны, если ее родственник предоставит свою ткань, мы можем сделать операцию немедленно, как только она достаточно окрепнет. Возможно, уже на следующей неделе. Я знаю, что вы не кровные родственники, но, судя по твоей медкарте, ты подойдешь. Если ты согласен, мне хотелось бы сделать кое-какие анализы. Можем приступить прямо с утра.

Слушая доктора, Питер кивал.

– Конечно, конечно.

Но, стоило доктору объяснить, что такое биопсия, Питер тут же осознал весь ужас сложившегося положения.

«Моя кровь радиоактивна, ДНК изменена… Пересадка моих тканей может убить ее!»

Челюсть его отвисла. Прекратив кивать, он отрицательно покачал головой.

– Нет, нет, простите, я должен… Мне надо подумать над этим.

Если Бромвелл и удивился, он был достаточно опытен, чтобы не показать этого.

– Естественно. Сегодня ты уже пережил потрясение, а это решение не пустяковое. Подумай, прочти внимательно эту брошюру. Но не забывай: скорее всего, функции ее печени будут ухудшаться и дальше. Время не ждет.

Доктор продолжал объяснения, но у Питера голова шла кругом. Наконец он поблагодарил доктора, нетвердыми шагами прошел в приемную и тупо уставился в брошюру с описанием операции. Но в тот же миг в приемную ворвалась Анна Уотсон. Глаза ее покраснели от слез.

Взмахнув букетом цветов, как дубиной, она ударила Питера по плечу. Лепестки так и брызнули в стороны.

– Значит, тебе нужно подумать?!

Он поднял руку, защищаясь от следующего удара, но главным оружием Анны было отвращение и боль в голосе. Вот это ранило куда сильнее.

– Я все слышала, ты, себялюбивый трус! Ты собираешься просто дать ей умереть? Эта женщина сделала для тебя все, посвятила тебе всю жизнь, а ты собираешься позволить ей умереть?

И Питер, конечно, снова не мог ничего объяснить.

Глава шестнадцатая

ЕДВА покинув госпиталь, Питер поспешил отыскать укромное место и переодеться в красно-синее.

«Тетя Мэй умирает, а я ничего не могу сделать».

Он влез на крышу, качнулся над улицами и пробежался по городским лабиринтам и закоулкам, которые только он и мог отыскать. Но даже Нью-Йорк не мог отвлечь его, когда он в этом так нуждался. Город вонял так же скверно, как и его собственная жизнь.

«Ничего не меняется. Только хуже становится».

Как бы высоко он ни взобрался, как бы стремительно ни двигался, все это казалось бессмысленной рутиной.