Человек-Паук. Вечная юность

Немногих, отчаявшихся настолько, чтобы не обращать внимания на предупреждающие знаки, отпугивал непрестанный треск и скрип, яснее слов говоривший о том, что здание может рухнуть в любую минуту. Все живое – даже крысы и тараканы – предпочитало держаться подальше от этого места. Все, кроме одного мальчишки.

Одного вечно злого мальчишки.

Он не мог бы сказать, бывал ли на этом складе раньше, но отчего-то чувствовал себя здесь своим. Полуразрушенная лестница в подвал нашлась довольно легко. Внизу бетонные стены и фундамент оставались прочными и безмолвными, словно склеп, а лучше – мемориал, святилище, которое он мог бы построить самому себе.

Своей непреходящей злобе.

Нет, даже не святилище. Дворец. Дворец памяти, как в найденной им книге «Риторика для Геррения». Написал ее какой-то Цицерон. Это имя для мальчишки было тесно связано с предательством. Впрочем, автором был какой-то другой Цицерон, древний римлянин. В книге говорилось: выбери место, которое хорошо знаешь, и клади туда все то, что хочешь запомнить. А когда потребуется вспомнить что-то, найдешь это там, куда положил.

Но, оказавшись здесь, мальчишка едва мог вспомнить хоть что-нибудь. Поэтому он решил переплюнуть этого римского умника – устроить себе настоящий дворец и заполнить его памятными вещами, которые взаправду можно потрогать. И вот он, его дворец, освещенный крадеными свечами и крадеными фонариками, меблированный крадеными стульями и краденой кроватью. Единственным, что не пришлось красть, были шлакоблоки. Их вокруг валялось предостаточно, и он сложил из них в центре своего дворца возвышение со ступенями. Ступенями к его трону.

Отчего все непременно должно быть краденым, он не знал. Может, потому, что ничего своего у него не было, а кража превращала в его собственность все что угодно. Красть отчего-то казалось важным. Этим путем он и пошел, выдирая страницы из газет и книг в библиотеках, когда только мог, а когда не мог – расплачивался за копии крадеными кредитными картами. Еще казались важными старые вещи, вроде пистолета-пулемета Томпсона 1928 года, украденного из лавки антикварного оружия. Старые вещи казались как-то надежнее, будто чем дольше они существуют, тем труднее их потерять.

Смысла в этом не было ни на грош, однако он примирился и с этим.

Мальчишка опустился на колени перед троном – нет, не затем, чтобы склониться перед великой властью, а чтобы легче было достать до изображений этой действительно старой вещи. Скрижали. Она еще не принадлежала ему, но получить ее хотелось больше всего на свете. После всех усилий, затраченных на ее поиски, ему помешал этот тип в дурацком костюме, Человек-Паук. Но прикосновение к изображению позволяло представить себе, что он прикасается к камню.

Иногда он настолько погружался в мечты, что ему казалось, будто он действительно сможет вспомнить свое прошлое.

Покончив с этим, он достал единственную вещь, которую, кажется, не украл – единственную, которая могла на самом деле принадлежать ему. Осторожно смахнув бетонную крошку и капельки влаги с обложки перекидного блокнота, он снял резинку и отыскал нужную страницу. Перечитав слова, он попытался пропеть:

– Он пьет и пьет…

Нет, не то. Голос не тот, и мелодия неправильная…

Он попробовал снова, повысив голос на первом «пьет» и понизив на втором:

– Он пьет и пьет…

Все равно не то. Слова он знал – выучил по блокноту – но мотива в блокноте не было, а если бы и был, мальчишка все равно не умел читать ноты.

Поэтому мелодию нужно было вспомнить.

Он попробовал начать ниже, а потом посмотреть, не выудит ли голос из памяти что-нибудь знакомое:

– Он пьет и пьет!..

Нет! Совсем не то!

Но ответ должен был где-то отыскаться. Если не в сооруженном им дворце, то под замком в его собственной голове. А уж замки его не пугали: сам не зная почему, он не сомневался, что сумеет взломать любой попавшийся.

Только бы найти нужную дверь…

Глава восемнадцатая

БЫЛО уже около часа ночи, а детектив Даррил Таннер все еще сидел за столом, зарывшись в бумаги. Он был так поглощен работой, что его напарнику, Майлзу Лэнгстону, пришлось дважды постучать по дверному косяку, чтобы Даррил поднял на него взгляд.

– Я закончил с документами и решил зайти сказать «спокойной ночи». Или с добрым утром, – оглядев кипы бумаг, Майлз присвистнул. – Чем ты умудрился так разозлить Конноли?

Они работали вместе уже несколько лет. Даррил всегда завидовал тому, как свистит Майлз – звук получался таким громким и насыщенным… Сам Даррил свистеть так и не научился.

– Ничем. Я сам вызвался. Дома дела плохи, сверхурочные пригодятся.

«Плохи» – это было мягко сказано, но подробности своих финансовых трудностей следовало держать при себе. С крахом Кингпина заработок Даррила уменьшился ровно вдвое. Теперь Маггия подбрасывала кое-что время от времени, но недостаточно, чтобы выплачивать ипотеку, не трогая денег на колледж для дочери.

Беззаботный холостяк Майлз сочувственно кивнул.

– Да уж, слышу. Хочешь, я поставлю чайник, пока не ушел?

– Нет, я почти закончил. Просто хочу приписать малость лишнего времени. Ну, сам понимаешь.