Человек-пистолет, или Ком

Я подошел к окну и из-за занавески посмотрел на улицу. Вечерний город отчуждался на глазах: то тут, то там гасил огни, умерял движение и отползал во мглу, как будто пригибаясь под тяжестью грязной мартовской ночи… Ком мог найти укрытие в любой телефонной будке, за любым углом, в любом подъезде. И до афганского Нового года я должен «прекратить существование»? У этих бедных афганцев Новый год через три дня. Уму непостижимо. Даже здесь Ком не мог обойтись без мальчишества, без детсадовской романтики: ну не наивно ли, не нелепо ли приурочивать что-либо к такой странной дате?! Я бы, наверное, не мог поступить глупее, если бы заявил в милицию. Не вызвать ли мотоциклеты с пулеметами? Не попроситься ли в бронированную камеру? Призрак бродит по Европе. Птица счастья. Ну какого черта ей надо было выбирать меня?.. Я провожал глазами редких прохожих, отыскивая приметы знакомой фигуры. Впрочем, почему бы ему уже не стоять за моей дверью? Я снова лег на кровать. Кожный зуд определенно усиливался. Или это было самовнушением? Только в полночь я вспомнил, что собирался ехать в Сокольники за Лорой. Теперь, очевидно, это придется отложить до утра. Нужно было по крайней мере раздеться, но я как будто не находил в этом смысла. Забавно, если Ком стоит сейчас за моей дверью: долго же ему, бедному, придется стоять. Я принялся обдумывать возможность выйти на лестничную площадку, чтобы поговорить с ним (если он действительно там). Как это ни забавно, но сбрасывать со счетов, например, его страшные метательные стержни, которые — кто знает — ему могло прийти в голову держать наготове, тоже не разумно: сама возможность разговора в таком случае представлялась весьма проблематичной. Я поднялся с постели и в носках подошел к двери. Я был уверен, что мне ничего не стоит открыть дверь и убедиться, что никакого Кома за ней нет. Но я вернулся обратно в комнату. На этот раз, прежде чем лечь в постель, я все-таки разделся. К сожалению, дома уже не было ничего такого — даже одеколона. Чтобы согреться и отвлечься от зуда, я закурил. Время замедлялось и превращалось в пространство. Когда я почувствовал, что засыпаю с сигаретой во рту, то положил сигарету в пепельницу, а сам с головой накрылся одеялом, обняв подушку и поджав к животу колени — неужели в этой позе действительно проявляется стремление вернуться к внутриутробному состоянию?..

На следующий день я спал до полного изнеможения. Когда я проснулся, то еще долго не вставал — скребся и рассматривал кожные высыпания. За ночь зуд распространился на все руки: начала зудеть даже кожа на груди. На запястьях образовалось множество прыщиков, которые я сильно расчесал во сне. Из них выдавливалась бесцветная клейкая субстанция, которая, затвердевая, превращалась в жесткие корочки, которые, в свою очередь, можно было содрать до крови. Я решил, что следует проявить выдержку и воздержаться от дальнейшего расчесывания кожи. Некоторое время я крепился, но в конце концов пришлось бежать в ванную и подставлять руки под струю холодной воды, чтобы хоть как-то умерить невыносимый зуд. Я уже предчувствовал, что вот-вот начнут чесаться и ноги в области щиколоток, и обеспокоился не на шутку.

Я позвонил в Сокольники, чтобы проконсультироваться с Лорой или маман как с имеющими отношение к медицине — что это за напасть и что мне делать, — но никого не оказалось дома… Кое-как промучившись до обеда, я понял, что больше нет сил сидеть взаперти. Вызвал по телефону такси и дежурил у окна до тех пор, пока машина не подъехала к подъезду и вылезший из нее водитель не вошел в подъезд. Только тогда я накинул куртку и, когда водитель позвонил в дверь, вышел из квартиры и вместе с ним спустился к машине. Ком, несомненно, находился где-то поблизости, только искусно скрывался. Не его ли шинель промелькнула там — за деревьями? Не его ли панама помаячила в том окне?.. Когда такси выезжало со двора, я внимательно оглянулся, но Кома так и не обнаружил. Несколько обтрепанных ворон лениво поднялись с посеревшего снега, встревоженные отброшенными из-под колес водянистыми комьями. Я решил отправиться к своим на «Пионерскую».

Матушка была на работе. Мне открыл отец, сосущий карамельку. В «гостиной» лопотал телевизор.

— Часок у вас передохну, — сказал я.

Отец пожал плечами и вернулся к телевизору, а я пошел на кухню взглянуть, что пожевать. Я достал из холодильника кастрюльку с котлетами и начатую бутылку «Рислинга». Съел две котлеты и выпил полный стакан рислинга. Убрав все обратно в холодильник, я зашел в «гостиную» и прилег на диван, завернувшись в плед, так как несколько озяб от холодного вина. Потом стало лучше. Отец зашуршал оберткой, разворачивая очередную конфету.