Человек-пистолет, или Ком

— Нет, — покачал головой Фюрер. — Ты-то теперь, конечно, человек свободный — можешь и петь. А у нас еще рабочий день не кончился…

— Птица счастья… — начал я, но продолжать не стал, так как задумался, зачем ей, этой птице, собственно, выбирать меня?

Сразу после работы я вернулся домой. Дома было как-то неуютно, по-холостяцки запущено. Я хорошенько запер дверь, отключил телефон и, не раздеваясь, лег на постель. Мне до судорог хотелось, чтобы в этот момент кто-то был рядом со мной: Лора, Жанка или даже Оленька, но я знал, что сейчас и пальцем для этого не пошевелю… Я не мог заснуть. Я лежал в полумраке комнаты и тихо скреб ногтями зудевшую кожу на запястьях. «Нервы», — подумал я. Потом я все-таки заснул. «…Прилетела, крыльями звеня…» Я чесался во сне. Потом позвонили в дверь, но я не пошел открывать, а лежал тихо, как мышонок, так, словно бы меня и дома не было, словно бы меня ничего в мире не интересовало. Но звонили недолго: раз-другой — только и всего… Потом снова наступила тишина, и прошло не знаю сколько времени. Я пытался думать, вспоминать о чем-нибудь, но ничего не вспоминалось — я даже удивился: словно у меня не было никакого прошлого. Если я лежал с закрытыми глазами, то видел одни только лоснящиеся параграфы. Если открывал глаза, то видел на темном потолке стеклянный плафон, подобный яйцу мифической птицы Рух. Не включая света, я поднес к глазам будильник и, поворачивая циферблат под слабыми отблесками уличных фонарей, определил время. Была половина одиннадцатого. Я подключил телефон и позвонил в Сокольники. Трубку сняла маман.

— Почему бы Лоре не ночевать наконец дома? — спросил я, как бы советуясь.

— Конечно, — сказала маман. — Но у нее, я думаю, тоже есть гордость. Приезжай, поговори с ней и заберешь ее. Надо понимать психологию женщины.

— Да, надо… — согласился я, кладя трубку.

Я сидел на постели и держал телефон между коленями. Телефон зазвонил, и я поднял трубку.

Это ощущалось довольно странно: голос Кома зазвучал как бы не в трубке, а внутри моей головы. Более того, в самом Центре моего внутреннего «я» — некоего условного пространства, которое стремительно съеживалось как надувной шар, когда из него выходит, воздух. В несколько мгновений исчезло все, что было моим «я», и остался только голос Кома.

— Очень жаль, — говорил Ком, — но ты сам приговорил себя. Теперь вы оба должны быть уничтожены. И ты будешь первым… В субботу двадцать первого марта по афганскому календарю наступит новый тысяча триста шестидесятый год, но до наступления этого нового года твое и Валерия существование будет прекращено… Я очень любил тебя и поэтому сообщаю тебе об этом открыто. Хочу также сказать, что пытаться скрыться или вообще что-либо предпринять — напрасное дело… Не знаю, что тебе посоветовать… Пожалуй, если тебе удастся убрать Валерия раньше, чем уберут тебя, есть надежда вернуть доверие… Попробуй… А пока — прощай!

— Прощай, — не мог не усмехнуться я, но тут же спохватился. — Нет, погоди!.. — Но он уже повесил трубку.